Наполеон. Изгнание из Москвы

Барклай-де-Толли сдерживал врага на правом фланге, а генерал Тучков[25], один из трех братьев, погибших во время этой войны, оборонял левый фланг русских, расположенный в лесистой местности. В центре, где располагался укрепленный Большой редут, ощетинившийся крупнокалиберными пушками, стоял старый вояка Кутузов вместе с Беннингсеном, русским генералом, которого Наполеон разбил пять лет назад при Фридлянде.

Армии были приблизительно равными по силе[26], но немалые преимущества имелись на стороне русских. Русская армия постоянно усиливалась подкреплениями, продолжавшими подходить даже тогда, когда русские отступали к столице. Французская армия насчитывала около 140 тысяч человек, приблизительно четверть того войска, которое за 74 дня до этого переправилось через Неман. Позиции противника были тщательно изучены, но, несмотря на их очевидную неприступность, французы радовались предстоящей битве. Поражение русских здесь означало конец долгим изнурительным маршам по опустошенным русским лесам и равнинам. Это также означало оккупацию Москвы с блестящими перспективами мира и богатой добычей.

Солнце зашло. Над биваками поднялся холодный ветер, предвестник русской зимы. Бургойнь оставил нам описание того, как, в отличие от последующих дней битвы, солдаты гвардии приступили к чистке ружей. Некоторые из них расположились у палатки императора.

Дух веры в императора преобладал среди ветеранов, но казалось, что в палатку самого Наполеона, страдавшего от последствий холода, он не проникал. Свидетельства того, что он нездоров, появились днем раньше, когда граф де Сегюр заметил, как Наполеон вдруг остановился во время рекогносцировки и прислонился лбом к стволу полевого орудия. Вечером слуга клал горячие припарки ему на живот. Главнокомандующий оставался нездоровым, и даже прибытие депеш с запада не воодушевило его.

За три дня самой критической фазы кампании здоровье Наполеона, обычно такое крепкое, ослабело настолько, что стало влиять на его решения. К резким приступам старого недуга, дизурии[27], прибавились полученные во время обхода сырых бивуаков влажный кашель и потеря голоса. Вследствие дизурии Наполеон испытывал неимоверные трудности с мочеиспусканием, и, когда прибыл Местивье, его личный врач, он с гримасой боли на лице обратился к нему: «Вы видите, доктор, я становлюсь стар». Он кончено же был не в состоянии руководить генеральным сражением. Позднее Местивье записал болезни, которыми страдал Наполеон: «Непрекращающийся сухой кашель, затрудненное нарушенное дыхание, моча выделяется каплями, причиняя боль», и далее: «Его ноги и ступни неимоверно отекли, пульс лихорадочный, с перебоями приблизительно каждые двенадцать ударов», и еще: «Эти симптомы предполагают наличие отека грудной клетки». Доктор Иван, тоже участвовавший в кампании, пишет, что симптомы были достаточно сильными и что он нашел императора «истощенным душевно и физически».

Большие физические страдания были достаточной причиной для того, чтобы ни о чем больше император думать не мог. Потеря голоса, вследствие которой он не мог отдавать приказы, еще больше осложнила дело, в особенности потому, что почерк Наполеона никогда нельзя было назвать разборчивым. По иронии судьбы, капитан Фавье[28], посланник, привезший депеши с другого конца Европы, обнаружил императора здесь, больным и дрожащим и накануне самой кровавой битвы в его жизни принес сообщение о битве при Саламанке, где французы потерпели самое сокрушительное поражение в Испании с момента начала там военной кампании.

Появление Фавье на биваках в тот вечер казалось подобным чуду, если представить тот путь, который он проделал. За 32 дня до этого он находился в Центральной Испании, и скорость, с которой он промчался через всю Европу, означала, что он принесет хорошие новости, а не плохие. В доставленных депешах говорилось о том, как маршал Мармон, самый старый друг императора, был жестоко ранен, но о том, что, несмотря на мастерство и хладнокровие генерала Клюзеля, сменившего его на посту главнокомандующего, французская армия была на грани почти полного уничтожения, скорее всего, не сообщалось. Наполеон никак не прокомментировал эти новости. Казалось, что его больше интересует другое: в багаже Фавье находился недавно написанный портрет инфанта короля Римского, сына императора и австрийки Марии-Луизы. Портрет поставили снаружи палатки Наполеона, и ветераны с интересом уставились на него. Изображенный на нем ребенок означал для них того наследника, который когда-нибудь продолжит дело отца.

* * *