Однако если династия не горела желанием вооружать народ, то и народ не испытывал острого желания вооружаться. Несмотря на то, что быстро растущая инфляция, вызванная войнами, приносила огромные выгоды крестьянству, оно до 1809 г. совершенно не стремилось воевать с французами, если не считать Тироля, который без принуждения дал достаточное количество стрелков для участия в кампаниях 1796–1797 гг. Призывники шли в армию крайне неохотно, а добровольцев для регулярной армии почти не было (правда, появилось несколько добровольческих корпусов (Freicorps), но привычка разваливаться на глазах, едва возникала опасность поля брани, говорит о том, что мотивом для вступления в них являлось желание поиграть в солдатики, весьма характерное для европейской буржуазии того времени). Вена впадала в панику при малейшем слухе о приближении французов[233]
, случались даже хлебные бунты и антивоенные демонстрации, а таких деятелей, как воинствующий Тугут, бывший канцлером с 1793 г. по 1801 г., при появлении на улице забрасывали камнями и осыпали оскорблениями (в отличие от глубинки в крупных городах безудержная инфляция реально приводила к серьёзной нужде). Да и в 1809 г. ничего практически не изменилось: наблюдалось эфемерное воодушевление и много патриотической позы, но основная масса набранных в ландвер, в некоторых случаях 75 процентов — дезертировала, поляки и мадьяры относились к войне с откровенной враждебностью, к тому же население Вены совсем недавно перестало выказывать демонстративное желание брататься с завоевателями.Итак, неудивительно, что, не считая Тироля, Австрия вела войну только силами старой армии, а это в свою очередь гарантировало то, что особенно в 1813–1814 гг. её генералы придерживались стратегии в стиле XVIII столетия, направленной на уклонение от решающего сражения. А когда впоследствии в кресло канцлера сел Клеменс фон Меттерних (Clemens von Metternich), режим уже не доходил даже до того, что был готов сделать в 1809 г.: Меттерних, не являвшийся ни в коей мере тем архиконсерватором, о котором ходили легенды, был по-настоящему обуян страхом перед революцией и к тому же меньше всего хотел оттолкнуть от себя своего повелителя, Франца. В сущности, преобразования не остановились полностью. Волна патриотической пропаганды успокоилась, восстановилась жёсткая цензура, а эрцгерцоги Карл и Райнер лишились всякого влияния, но, тем не менее, произошёл ряд перемен, причём некоторые из них имели большую важность. В 1811 г. был обнародован новый гражданский кодекс, включающий многие иосифианские концепции. Враждебность Франца к экономическому развитию сменилась экономическим либерализмом, что привело к таким мерам, как сокращение привилегий гильдиям и отмена законов, запрещавших ввоз машинного оборудования и организацию новых фабрик. Принимались радикальные меры для сдерживания натиска инфляции за счёт выпуска новых денег, а в 1812 г. венгерский парламент, создававший помехи финансовой реформе, был распущен, и Венгрия с этого момента по 1825 г. во всех отношениях управлялась так же, как остальная часть монархии. Однако в конечном счёте всё это почти не имело значение: несмотря на все попытки укрепить связь между народом и режимом, Австрия уже вступила на дорогу, ведущую к 1848 г.
Россия: Александр I, «Негласный комитет» и Сперанский
В отличие от Испании и Австрии реформы в России начались по времени гораздо более близкие к восшествию Наполеона. Павел I (1796–1801) содействовал росту централизации, повышению эффективности армии и сокращению привилегий дворянства[234]
, всему этому был положен конец, когда в 1801 г. его убили в результате недовольства аристократов[235]. Новый царь, Александр I, быстро отменил многое, введённое его отцом, и простил дворян, навлёкших на себя гнев Павла. Несмотря на это, Александр способствовал переменам, правда, его подталкивал не страх Франца: он прежде всего стремился сохранить нейтралитет и искренне восхищался Наполеоном. Побуждали Александра к реформам скорее личные представления и характер[236]. На него, в какой-то степени мягкого молодого человека, жаждущего любви и популярности, большое влияние оказало образование в духе идей Просвещения, которое он получил благодаря своей бабушке, Екатерине Великой. Александра, потрясённого поведением своего известного жестокостью отца и находившегося под воздействием идеалистически настроенного молодого приближённого Василия Каразина, одолевали мечты о необходимости творить добро.