Наполеоновские войны

Упоминание о вознаграждении приводит нас к обсуждению позитивных причин для добровольного поступления в армию. Пока речь идёт о вознаграждении, патриотизм лучше не вспоминать. Конечно, нельзя утверждать, что никто из добровольно вступавших в армию не имел искреннего желания сражаться за короля и страну, но это было, несомненно, явление весьма редкое. В лучшем случае кое-кого из рекрутов, возможно, привлекали рассказы о головокружительных приключениях и воинской славе, но для большинства стимул был отнюдь не альтруистическим. Как обычно, основную роль играло отчаянное экономическое положение, о чём свидетельствует относительно высокое число поступающих в армию ручных и машинных ткачей, не говоря уже о массе ирландских крестьян (в 1797 г. герцог Йорк даже заметил, что «почти все новобранцы в пехоте — ирландцы»[186]). Большое значение имели также совершённые преступления и неудачи на личном фронте, поскольку мужчины шли в армию, чтобы избежать наказания или унизительного положения. Между тем служившим в ополчении служба в полевых условиях иногда могла представляться предпочтительной в сравнении с бесконечной монотонностью гарнизонных и караульных обязанностей на родине, тем более, что переход в регулярные войска к тому же обеспечивал ещё и пенсию. А для всех без исключения существовала перспектива вознаграждения, а вместе с ним доступа к обильным запасам спиртного — как говорил Веллингтон: «Английские солдаты — не дураки выпить. Совершенно ясно, все они и записываются в армию из-за дармовой выпивки»[187]. Поскольку даже те немногие рекруты, которые обладали относительно высокими моральными качествами, обычно шли на поводу у своих распущенных дружков, известное описание Веллингтоном своих солдат как «подонков общества» не кажется слишком грубым. Хотя они, может быть, и храбро сражались, даже здесь помимо патриотизма важную роль играли другие факторы: страх перед телесным наказанием, полковая атмосфера, преданность отдельным офицерам или спаянность небольших групп. А что же касается населения в целом, то, несомненно, подавляющее большинство полевой службой совсем не прельщалось.

Почти то же самое следует сказать и о службе в королевском военно-морском флоте, где, кстати, условия были ещё хуже и опаснее. Незначительные улучшения для простых матросов и щедрые вознаграждения не привели к появлению достаточного количества добровольцев, поэтому всё больше приходилось прибегать к принуждению. Активно действовали группы вербовщиков, суды передавали во флот многих уголовников, в результате чего к 1812 г. около 15 процентов подавляющей части команд состояли из настоящих добровольцев (первоначально эта доля находилась между половиной и четвертью). И всё же, несмотря на постоянный рост численности личного состава, людей по-прежнему не хватало и все суда плавали с недоукомплектованным экипажем, а многие из них в основном стояли на якоре в портах. Флот так отчаянно нуждался в рекрутах, что в значительной мере приходилось возмещать их недостаток за счёт иностранцев, многие из которых были захвачены с нейтральных судов, — во время Трафальгарского сражения в состав экипажа «Виктори», насчитывавший 703 матроса, входил примерно 81 такой неудачник. И тому была простая причина, поскольку моряки знали, что на торговых судах им заплатят больше, они получат больше призовых денег на каперах и будут пользоваться большей свободой в морской обороне (Sea Fencibles) (морской аналог добровольцев). Более того, условия для моряков повсеместно имели ужасающий характер: только во флоте была узаконена порка, причём производилась она очень часто[188].