Одним воскресным утром я работал в зале суда над вступительной речью и внезапно меня осенило: смысл этого процесса не в восстановлении справедливости. Из трех тысяч человек, ответственных за массовые убийства, на скамье подсудимых предстанут только двадцать два, и все они одинаково виновны: кто-то принимал непосредственное участие в тех убийствах, а кто-то стал частью заговора, в результате которого более миллиона человек были обречены на страшную смерть. И нет наказания, соразмерного их деяниям. Тогда я понял: если мы хотим, чтобы процесс имел хоть какой-то смысл, он должен защищать нечто большее. Люди были убиты только потому, что палачи не принимали их расу, религию и жизненную идеологию. Я обязан помочь предотвратить повторение этих ужасов и заложить основы более гуманного мира. Я должен просить о праве на законную защиту, чтобы каждый человек мог наслаждаться жизнью в мире и достоинстве. Эти образованные и высокопоставленные люди воплощали бесчеловечность по отношению к ближним. И если вы, как нацисты, свято верите, что какая-то группа представляет для вас смертельную угрозу, ведь кровь, что течет в их жилах внушает им желание вас убить (эта мысль играла не последнюю роль в нацистской доктрине), то вы конечно же попытаетесь действовать на опережение. Но это суждение строится на лжи, ведь кровь здесь ни при чем. Мы должны выработать принцип, который защитит следующие поколения. Я понял, что подобное может повториться где и когда угодно. Моя речь в первый день начиналась так: «С горечью и надеждой мы сообщаем о преднамеренном убийстве более миллиона ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей». Я сказал, что дело, которое мы рассматриваем, есть не что иное, как «обращение гуманности к закону». Ни один подсудимый не признал себя виновным. Ни раскаяния, ни сожаления.
Меня часто спрашивают, волновался ли я в ходе того процесса. Я был неопытным молодым юристом, а напротив меня сидели массовые убийцы, и среди них – генералы СС, которые, будь у них такая возможность, застрелили бы меня на месте. Но я не волновался, я негодовал. В отличие от меня они были убийцами и знали, что я могу это доказать. Только на то, чтобы изложить доводы обвинения, у меня ушло два дня. Я с полной уверенностью заявлял:
– Так это были вы? А это разве не ваша подпись? Да вы просто наглый лжец.
В заключение я сказал: «Подсудимые были жестокими палачами, чей террор написал самую черную страницу в истории человечества. Смерть была их орудием, а жизнь – игрушкой. И если эти люди не понесут наказания, то закон утратил свою силу, а человечеству должно бояться». Я и представить не мог, что эти слова получат отклик, а мы войдем в историю юриспруденции.
Защита выступала 136 дней. Самый занимательный и отвратительный довод в защиту геноцида выдвинул главный обвиняемый, генерал СС доктор Отто Олендорф. В донесениях говорилось, что подразделение, которым он командовал, уничтожило 90 000 евреев. Его спросили, правда ли это, на что он ответил, что не знает, ведь его люди имели склонность преувеличивать число жертв. Они хотели, чтобы все думали, будто они убили больше людей, чем на самом деле. Когда же цифру скорректировали до 70 000, он успокоился. Олендорф подтвердил, что евреев убивали только из-за их происхождения. Будто подражая тону школьного учителя, он объяснил, что те, в ком течет цыганская кровь, люди ненадежные, они могли помогать врагу, а значит, их нужно было уничтожить. Когда дети-евреи вырастут и узнают, что их родители были убиты, то станут врагами Германии, поэтому их тоже необходимо было убить. Разве не понятно, что он заботился о безопасности своей страны?
В свое оправдание он говорил о самообороне.
– Но ведь никто не нападал на Германию, – ответили ему. – Это Германия напала на Францию, Бельгию, Голландию, Данию.
– Да, разумеется. Но Гитлер знал, Гитлер знал куда больше, чем я. Большевики планировали напасть на нас, поэтому мы решили нанести удар первыми. Мы действовали в рамках закона.
В доказательство своих слов он привел обстоятельную экспертную оценку специалиста по уголовному праву из Мюнхена, который утверждал, что подобные действия преступлением не являются. Я и представить не мог, что в 99 лет услышу из уст президента Соединенных Штатов тот же самый аргумент, когда он, выступая с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН, будет грозить Северной Корее «уничтожением» в случае угрозы США или их союзникам. У Германии не было законного права наносить этот удар. Три судьи Нюрнбергского трибунала опровергли версию о самозащите.