Напутствие: 9 уроков для замечательной жизни

Согласно Олендорфу, война требовала отказа от норм гуманности. Он припомнил союзникам бомбардировки Дрездена и Хиросимы. Его умозаключения представляли собой готовый рецепт мировой катастрофы, и он был приговорен к смертной казни через повешение. Его судьбу разделили многие. Каждый такой приговор был для меня сродни удару молота по голове. Я не просил о смертной казни, ведь сама мысль, будто столь масштабные преступления могут быть искуплены смертью нескольких человек, казалась мне верхом пошлости. Остальных приговорили к пожизненному заключению или длительным срокам. По окончании каждого процесса Нюрнбергского трибунала главный прокурор приглашал всех к себе, чтобы отметить это важное событие. Кажется, я был единственным, кто вежливо откланялся с праздника, устроенного в свою честь.

На первый взгляд может показаться, что заключенное в этой главе напутствие в повседневной жизни не пригодится, но я настаиваю, что это не так. Люди уверены, что произошедшее в гитлеровской Германии больше никогда не повторится, а в их странах – и подавно. Но все это случилось в Германии меньше ста лет назад, и тогда тоже никто не думал, что такое вообще возможно.

Как я уже сказал, доводы, которые приводили обвиняемые в свою защиту, не исчерпали себя и сегодня. По всему миру совершаются военные преступления. Пусть не так организованно и не с тем размахом, но и после 1945-го они не стали историей. Правда бесценна. Не обманывайте себя тем, что люди ее знают, помнят и слышат. Я пришел к выводу, что военные преступления остаются таковыми, вне зависимости от того, кто их совершил; всю свою жизнь я боролся с сильными мира сего, чтобы напомнить им об этом и привлечь их к ответственности.

Обвиняемые на Нюрнбергском процессе были отнюдь не обычными преступниками. Все они были умны и образованны. У них были степени по экономике и праву. Один даже был оперным певцом, а другой – лютеранским пастором. И все отрицали, что совершили что-то предосудительное. Я осознал, что война даже самых порядочных людей превращает в убийц. Олендорф прекрасный тому пример. Он был приятным джентльменом с дипломом экономиста, отцом пятерых детей. Он искренне верил в то, что говорил. Его доводы были для меня злом, но это не умаляло их рациональности. Если честно, мне было его жаль.

Из всех обвиняемых только с ним я беседовал один на один уже после вынесения приговора. Я спустился к нему в камеру, которая располагалась в подвале Дворца правосудия. Сказал, что хочу поговорить. Спросил у него по-немецки, могу ли я что-то для него сделать. Небольшое одолжение? Передать послание его семье? Но он сказал, что русские нападут, а коммунисты захватят власть, и вот тогда я пойму, что он был прав. Он снова и снова повторял свои аргументы из зала суда. Он ничего не понял и ни о чем не жалел. Я даже разозлился. Не для того я спускался, чтобы слушать все это. Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал по-английски:

– Прощайте, мистер Олендорф, – и с этими словами захлопнул перед ним дверь.

Меня приглашали на его казнь. Я отказался.

Глава седьмая О любви: Есть дела и поважнее спасения мира

Я женился на Гертруде, девушке, в которую влюбился еще в юности, и у нас родилось четверо детей, которые принесли нам и радости, и огорчения. Мы познакомились, когда я учился в старшей школе. Она была племянницей моей мачехи и, еще будучи подростком, переехала из Венгрии в Америку, не зная английского, без гроша в кармане и без образования. В те годы времени, да и желания заводить романы у меня не было. С девчонками я почти не общался, и новая соседка не произвела на меня впечатления. Я сказал ей, что она похожа на мальчишку, а она называла меня глупым ребенком.

В те дни мной верховодила старшая сестра, она часто оставалась за главную, когда мама уходила на работу. Однажды мы даже подрались, потому что она пыталась заставить меня что-то сделать, а я не хотел. На что мама сказала:

– Ты должен ее слушаться, потому что она твоя старшая сестра. А иначе тебе придется покинуть этот дом.

Я сказал окей, положил ключи на стол и ушел жить к отцу. Мне тогда было 15 или 16. Мама ужасно удивилась и пришла навестить меня. Я всегда относился к ней с глубоким уважением, поэтому мы подробно обсудили сложившуюся ситуацию. Гертруда, она тогда жила в соседней комнате, подслушала наш разговор. Ее тронуло, с какой нежностью и убедительностью я отстаивал свою позицию, и вскоре она поняла, что я отнюдь не глупый ребенок. А я, в свою очередь, оценил ее познания, способности к языкам и стремление поступить в вечернюю школу, чтобы закончить образование. Время шло, «мальчишка» превратился в юную девушку, и я увидел, как же она красива.