Нарисуй мне в небе солнце

Я бегом выбежала из подъезда. Главное, быстро поймать машину. Первый притормозивший водитель стал долго торговаться. Я хотела уже согласиться, как вдруг сзади остановился темно-синий автомобиль, я увидела, что человек, сидящий за рулем, приветливо машет мне рукой. Я присмотрелась. Маринка! Моя одноклассница и хорошая приятельница, с которой я время от времени созваниваюсь. Я села рядом с ней на переднее сиденье.

– Привет, – одноклассница улыбалась, глядя на меня. – Спешишь?

– Очень. Еще немного, и – опоздаю. Я до метро хотела на машине.

– Ну, давай, поехали. На работу?

– Да, на спектакль.

Я стала рассказывать ей про театр Теодора. Про то, что другие студии закрываются, а нашей, наоборот, дали статус муниципального театра, да еще и отличное здание в придачу, в центре Москвы. К моему удивлению, Маринка не только слышала про наш театр, но даже смотрела один спектакль.

– Что же не подошла после спектакля? Не понравилось?

– Ты понравилась. Спектакль – в общем, тоже. Такая фантазия на тему: как бы мы жили, если бы не были русскими… Все бы было то же – небо, лес, песни, поля, а мы бы были американцами. Курили бы сигары, жевали бы жвачку во время интима, плясали бы в церкви… Как во сне – я иду, а вокруг – негры, китайцы, древние люди, обезьяны, школьный учитель физики, мой муж в молодости, а все они вместе – мои дети. На уровне художественного бреда. А пьеса называется «Гроза» Островского. Моя школьная подружка по роли хочет там умереть от любви. Это было убедительно, кстати.

– Но в общем ужасно, да? – уточнила я.

– Тебе-то нравится там работать? – засмеялась Маринка.

– Зависимая профессия, Марин. Особо выбора нет. Театров хоть и много в Москве, но артистов – как собак нерезаных. Платят мало, и все равно каждый год – аншлаг в театральные вузы. Знала бы как что выйдет, может, так и рваться бы не стала. Хотя… Не знаю. Не могу уже представить свою жизнь без театра. Так что ты не подошла после спектакля?

– У меня было культурное продолжение вечера, спешила, – подмигнула мне Маринка. – Надо себе иногда маленькие радости позволять.

– Ясно.

Я внимательнее взглянула на свою одноклассницу. Кольцо на пальце было, я помнила, что Маринка точно выходила замуж, и у нее был ребенок – девочка вроде, да, девочка, Маринка еще радовалась, что дочка так похожа на мужа, а он симпатичнее ее самой.

Мы с ней никогда близко не дружили, ни в школе, ни потом. Но Маринка жила неподалеку, мы изредка случайно встречались, то в парке, то в магазине, иногда я звонила ей с медицинскими вопросами: борный спирт в уши надо капать или класть смоченную ватку, что делать, если вместо аскорбинки я случайно выпила аспирин и к какому врачу записываться, если болит справа, под ребрами. Маринка была врачом. Работала в больнице терапевтом, значит, могла в принципе лечить все, по крайней мере, отличить почечную колику от аппендицита по телефону.

Но главное, что она была самой мудрой из всех моих приятельниц, особенно театральных, и иногда мне казалось, что она старше меня лет на двадцать.

Маринка всегда странным образом нравилась мужчинам. Она была худа до торчащих отовсюду крупных косточек, с узловатыми руками, неровной кожей на лице и не очень хорошими зубами. Она никогда не носила коротких юбок и высоких каблуков, сильно не красилась, коротко стриглась, смело открывая длинноватые уши без сережек. И при всем том кавалеры за Маринку бились, ходили за ней по пятам и ждали ее благосклонности годами.

А Маринка только смеялась. Она вообще всегда была одинаково спокойна и весела. О чем бы я ей не рассказывала, она сначала со смехом отвечала мне: «Да брось ты! Не переживай о ерунде!», а потом давала простые и ценные советы.

О своих проблемах она никогда не говорила, а если и упоминала о каких-то сложностях, то легко и ненавязчиво, не углубляясь в детали.

Маринка ловко увернулась от ретивого водителя, подрезавшего ее на повороте, лишь цокнула языком, не выругалась, даже не скривилась, спокойно вывернула руль, пропустив того.

– Мариша, у тебя нервы как у снайпера.

– Рецепт хорошей хозяйки: сырая овсянка на завтрак, полрюмки хорошего коньяка перед сном и молодой ординатор в обед. Записала? Шучу. А нервы, на самом деле, у меня не лучше твоих. Просто я их умею рационально расходовать. Хорошо, кстати, что я тебя встретила. Как раз хотела позвонить. Видела тут твоего разлюбезного… Помнишь, ты вместе с ним работала, я смотрела у вас спектакль про войну, забыла, как называется…

– Ты видела Нику, где?

– Да в ресторане одном. Сидел, такой барин, ел моллюски специальной ложкой с дыркой. Ковырялся, ковырялся…

– Один сидел?

– Да нет, с теткой какой-то… Сильно накрашенная, не поймешь, сколько лет. То ли двадцать пять, то ли сорок. Яркая блондинка, грудастая, роста, наверно, среднего, да на очень высоких каблуках…

– Не жена, значит, – машинально сказала я.

– Ну и не ты, судя по всему, – засмеялась Маринка. – Я все смотрела – думала, может, ты вдруг растолстела так да покрасилась сдуру в блондинку. А ты все та же, как в десятом классе…

– Та да не та! – вздохнула я. – Вот, приехали.