Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

–Да, ждут. Это называется надеждой.

–Но ведь здесь нет исцеляющей силы, – непонимающе промолвил Арлстау.

–Есть.

–Её здесь нет, – настоял он. – Ты исцелился?

–Я приезжал сюда, чтобы понять знаки, а не исцеляться. Никогда не горел желанием долго жить, чтобы обращаться за помощью к исцелению.

–Потому что веришь в конец света?

–Верю, как и все!

–Не из-за этого ты не желаешь долго жить! – твёрдо заявил Арлстау.

–А из-за чего же? – спросил Иллиан, изменившись в лице.

Его лицо сделалось беззащитным, словно художник уже разгадал всё, что скрыто за ним и собирается озвучить ответ.

–Потому что ты один.

Ответ художника подарил облегчение. Загадка не разгадана.

–Знаешь, в далёкой юности я написал на листочке все свои желания. Они касались не только меня, но и всего мира. Писал, пока не пожелал остановиться. Нумерация была не нужна – мечты сбываются не по порядку, но мне очень хотелось узнать, сколько их всего, потому посчитал. Получилось 33 мечтания. Через месяц я вновь проделал это и вновь получилось 33 мечтания, но мечты касались лишь меня и лишь моей жизни. Ты спрашиваешь, как я до этого докатился? Просто, угадай, какой из листков сбылся полностью, а какой даже не притронулся к моей жизни…

«Удивил!», – подумал художник и вышел первым из машины. Арлстау и так знал, что этот человек не думает о тех, кто не просит его помощи и о тех, кому не может помочь, потому не сложно догадаться, что у него сбылось. Его не заботила судьба всего мира, и в этом ему даже завидовал, ведь сам художник желал многое изменить, а для этого надо что-то делать.

–Он эгоист? – возможно, спросит кто-то.

–Нет, эгоизм – это абстракция. На самом деле, либо ты желаешь что-то делать, либо не желаешь, вот и всё. Эгоист – это человек, который делает лишь то, что сам желает, а не то, что желают другие!

Раз настолько сказочно началась его жизнь, значит, есть в ней огромный смысл, малость в ней найти нет шанса.

Если сбылись его первые 33 мечтания, что вряд ли, значит, путь его, наверное, в любой момент способен завершиться. Если сбылись вторые, то дорога его, возможно, бесконечна…

Храм был высоким, но глаза не решались глядеть вверх, избегали свет куполов, что сиял, не смотря на пасмурность. Стены белые, окна чёрные, а узорчатые двери из серебра круглые сутки открыты для каждого, кто осмелился проделать дальний путь. Вокруг храма высокие ели и сосны, что старше вечности, а, что внутри стен пока неизвестно.

Говорят, раньше здесь была степная местность, но с появлением храма всё заросло зеленью, и появились холмы, хотя была равнина.

Помолились перед входом, и впереди остался лишь высокий порог с двумя дюжинами мраморных ступенек.

Художника мучил вопрос, который он сам когда-то посчитал глупым, когда голос в голове задал его ему в ту самую ночь, в которой решился отправиться в путешествие, взяв билет в один конец. «Почему этот голос вспомнился именно перед дверьми храма? Кому же он принадлежал?», – подумал художник, но ответ оказался далёк.

–Сколько тебе лет? – спросил художник Иллиана, и тот остановился на первой же ступеньке.

Взглянул на открытые двери растроганным взглядом и посмотрел в глаза художника почти с восхищением, но с лёгким недовольством.

–Нашёл же ты момент для этого вопроса. Я отвечу тебе, но, если пообещаешь не вдаваться в подробности и закрыть эту тему навсегда!

–Обещаю, – сразу же ответил он.

–Мне больше века, но меньше двух!

Ответ был спокоен, словно дышал обыденностью, но это было не так – художник был сражён, художник был заинтригован.

Иллиан начал подниматься первым, а Арлстау застыл, пожалев о своём необдуманном обещании. «Хорошо хоть, что спросил. Теперь душу храма разгадать будет легче…».

Внутри храма народа было меньше, царила неспокойная энергетика. Храм был живее живого и даже в благовониях струилась жизнь, но ничего особенного художник не заметил. «Храм, как храм! Те же свечи, те же иконы, те же лики Святых.».

Иллиан уже ждал его у западной стены, где не было икон и окон, лишь огромная доска во всю стену с изображением неразгаданных символов, разбросанных так, словно они послушники хаоса. Стена была единственным, что отличало этот храм от других храмов, но встать возле неё никто здесь не решался – либо не видели этих символов, либо не зрели в них что-то удивительное.

–Ты видел когда-нибудь такое? – спросил восторженно Иллиан, посмотрев на художника с надеждой.

–Нет, не видел.

–Раньше, когда смотрел на эти символы чувствовал себя виноватым перед кем-то, а перед кем и не знал, ведь не испытывал ни разу это чувство, а сейчас смотрю на них и впервые ощущаю облегчение, словно камень с плеч упал. Как думаешь, для чего они здесь?

–Даже представить себе не могу, – ответил честно художник, внимательно вглядываясь в неразгаданность.

Храму больше тысячи лет, но ни в одной из древних летописей не упомянули ни слова об этих символах, словно они здесь, как должное, и объяснять эту странность нет надобности. Кто знает, что там было в голове у предков! Они ведь были совершенно другими людьми!