Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Она запоминала его спонтанности, старалась умилять каждым жестом, и это было в новинку для него. Обычно, красивые женщины никак не желают себя проявлять рядом с мужчиной, потому остаются лишь с теми, кто любит биться о глухие стены, с теми, с кем любовь невозможна.

Объяснение её поведения одно: «Её сердце широко, как море, а душа, как преданный причал. Если отдаёт, то без остатка; если забирает, то лишь самое ценное!».

Но было в ней и то, что далеко от понимания художника. Столько образов в ней, столько лиц, и все противоречат друг другу. Это, как сострадание перемешать с жестокостью и сделать из них одно целое.

–Невозможно!

–Вот и она человек, который не может быть возможен!

В ней была интрига!

Художнику не по душе девушки-интриганки, хотя многим нравятся такие. Но он видел в этом что-то ненастоящее. «Интрига это ведь игра, даже слова эти похожи!», но Анне суждено было стать исключением.

«Это мой неизведанный космос! Творца я прошу, чтобы было не поздно. В сердечке мороз и денёчек морозный, и как бы к земле не примёрз. Борюсь между теплом и холодом, в итоге выбирая тёплый лёд.». Просьбу Творцу можно объяснить лишь последним диалогом с Иллианом – не было бы его, не было бы и просьбы…

Сегодня скрипачи собрались в единую стаю с барабанщиками. Сегодня праздник, сегодня все безумны, и музыка завораживала, как мастер-кукловод. Каждый играл свою мелодию, и получалось волшебство. Весь город танцевал, и Арлстау с Анной тоже, хоть оба не любили танцевать. Они танцевали в сторонке, легонько прижимаясь телами друг к другу и были похожи на птиц, а не на жужжащих комаров.

Люди, как птицы. Одни воробышки, другие синицы, а есть и попугаи, запоминающие фразы, находящие способы их вовремя вставлять. Почему-то всех сильнее орёл, и даже ворон своей мудростью его сразить не сможет.

Во время танца чётче чуял аромат взаимности. Для Анны художник был родным, и в этом он не мог ошибиться. Есть музыка, под которую мечтаешь, есть музыка, которую поёшь, а под эту только танцевать и смотреть в глаза родному человеку. Раз танцует с ним, значит, близок он ей…

Ближе к вечеру ему пришло в голову, что многими мыслями, которыми он поделился с ней, она уже владела, словно слышала не впервые. Это было странно, от этого был немного уязвлён, но этой слабостью делиться не желал. Делиться хотелось другим, уж точно не подозрениями, которые умеют лишь рушить, а не созидать.

–В твоём сердце Бог оставил что-то, чтобы мне, наверно, показать. Самолёты ищут, где взлетать. Ты искатель искренней заботы! – сказал он ей зачем-то, когда ноги пришли к её дому.

«Почему заботы?» – задумалась она, но ответила:

–Красиво.

Сейчас она стояла в его тёмно-лиловом пиджаке, приобретённом сегодня среди роз и тюльпанов. Прильнула головою к груди, слушала стук переполненного сердца и искренне не желала отпускать художника до завтра. Какое бы счастье не приготовил он ей в завтрашнем дне, день сегодняшний выпустить из рук она была не готова. Ценила она каждый прожитый день, как никто другой, будто ей осталось не так много…

Он вдыхал её запах, аромат звёзд и космоса. Её кожа была пропитана этим городом, его цветами, фонарями, «небом под ногами», озером, что формой одуванчика. Анна – любовь, чувства, полёт, мечтания, красивый танец, песня, которую хочется слушать и слушать, и петь вместе с нею о счастье.

Каждое свидание с ней, как первое, а это бесценно…

–Почему ты глядишь на людей, как из космоса? – спросил её художник, вспомнив насколько свысока смотрела на прохожих, хоть и относилась к ним с теплом.

Она не поняла вопроса и молчала, потому Арлстау его облегчил:

–Причина в крыльях или в невесомости?

–Наверное, и в том, и в другом, – не подумав, ответила она.

–Это невозможно! Крылья с невесомостью несовместимы! Это, как луну покорить ногами.

Оба рассмеялись, оба посмотрели на луну, оба задумались, долетит ли когда-нибудь человек до неё, или это так и останется мечтой.

–Ты замечал, – зашептала она ему искренне, – что, когда у человека случается беда и он оступается, его только грызут, ему лишь дарят укоры, и никто его от души не поддержит, кроме семьи?

Первой мыслью Арлстау было то, что она что-то знает о душе памяти, но мысль была с позором изгнана из ослеплённого разума.

–У тебя что-то случилось? – ответил он вопросом.

–Нет.

–Замечал и ни раз. Остальные, либо молчат, либо осуждают, делая этим только хуже и больнее, обламывая крылья, замедляя полёт.

–Как думаешь, так будет всегда? Человек всегда будет таким?

–Думаю, скоро в нашем мире всё изменится, – прошептал он с надеждой.

–В лучшую сторону или вновь не повезёт?

–Нам же с тобой повезло этой осенью, – улыбнулся ей художник. – Почему бы и нашему миру не отыскать во Вселенной везения?!

Ей почему-то стало грустно от его слов, и она отлипла от груди, попытавшись спрятать свои чёрные очи. Впервые художник увидел в её огромных, карих глазах необъяснимое в эту секунду чувство вины.

–Что с тобой? – забеспокоился он, а в мыслях зазвучало: «Неужели, опять судьба играет со мною в игры?!».

–Ничего, – ответила она. – Просто, вспомнила о своей семье.

–А где твоя семья?