Наркодрянь

— Смотри мне в глаза. Только в глаза… в глаза… Ты заглянешь туда, где встречаются миры.

Там нет людей, там нет животных. Там только материал, дух, воля. Только там твоя душа сможет очиститься от скверны.

Бархатный баритон гуру словно спеленал Картрайта мягчайшим одеялом. Ему до смерти захотелось спать, и Картрайт прикрыл тяжелые веки.

— В глаза… смотри в глаза, — мягко укорил его гуру.

Картрайт попытался выполнить приказание, но, размежив веки, увидел только розовый туман.

Больше в комнате не было ничего. Да и комнаты не было. Только розовый туман…

Картрайту стало легко и покойно. Он больше ничего не желал и ни о чем не думал. Он плыл вместе с туманом, и тело его, растворяясь в эфире, теряло свои очертания и вес. Он уже не был Картрайтом, а стал невидимкой и невесомой частицей розового марева. И больше не существовало ничего: ни страха, ни усталости, ни желаний… ничего. И тогда он увидел прямо перед собой золотое сияние. Нежное, неяркое.

Он устремился к этому сиянию, купаясь в золотых лучах. Но сияние стало уходить, меркнуть…

Картрайт ринулся вслед за ним и вдруг провалился в черную бездну. Она жадно поглотила невесомое тело и потащила его на самое дно. Беспросветный мрак сдавил грудь, он почувствовал, что не может ни вздохнуть, ни закричать.

Страшное падение длилось целую вечность.

Картрайт понял, что пути назад нет — и в этот миг ужасный полет прервался. Он словно пробил, разорвал непроницаемую черную пленку и увидел под собой море. Залитое солнцем лазурное море.

Легкокрьиая яхта неслась под всеми парусами по его ласковой, покойной глади, взбивая носом белые бурунчики. Вокруг яхты резвились дельфины. Их глянцевые спины то и дело мелькали за кормой изящного, словно нарисованного кораблика.

Картрайт узнал яхту, но никак не мог вспомнить — что связывает его с этим кораблем. Просто узнал ее — и все. С высоты птичьего полета он долго любовался красавицей яхтой, как вдруг чудовищный взрыв разорвал судно надвое. Адское пламя проглотило белоснежные паруса, стройные мачты, точеный корпус… Картрайт ринулся было на выручку, но невидимая рука удержала его на месте. И как ни силился он, так и не смог сдвинуться с места. И тысячи, миллионы голосов: пронзительно-тонких, дребезжаще-низких, нежных, требовательных, гневных — со всех сторон запели ему:

— Не смей! Ты лишь песчинка! Не смей противиться Вселенной!

— Но злодеяние должно быть наказуемо! — что есть мочи завопил Картрайт, пытаясь перекрыть нестройный хор, и голоса тотчас смолкли.

Остался только один. Но звучал он так мощно и гулко, как звучит самая толстая органная труба:

— Во Вселенной нет ни злодеяний, ни добродетели. Есть только высшая воля. Ей покорно все. Все!

— Все, все! — подхватили на свой лад голоса.

— Помни! — снова прогремела органная труба. — Нет добра и зла! Нет! Есть только Воля Вселенной. И никто не в силах противиться этой воле!

— Никто! Никто! — подтвердил хор.

Чтобы не слышать этой потрясающей какофонии, Картрайт попытался заткнуть уши руками, но не нашел ни рук, ни ушей. Но голоса, о счастье, стали отдаляться, затихать. Лишь один, особо настырный, долго орал вдалеке:

— Никто! Никто!

А потом пришел покой…

Саяниди умолк. Взглядом художника обозрел размякшее тело Картрайта и, тихо ступая, вышел в потайную дверь, ведущую в замкнутую каморку.

Здесь его поджидал взволнованный Сергей.

— Здорово, — подскочил он к Саяниди, едва тот притворил дверь, — очень здорово!

— Тс…с, — прижал Иван палец к губам. — Нельзя вмешиваться в его нирвану посторонними звуками.

— А он не проснется раньше времени?

Саяниди отрицательно качнул головой и добавил:

— Это ведь не сон, а состояние гипноза — разные вещи. Он будет в том состоянии до тех пор, пока я его из него не выведу.

— Слушай! — возбужденно зашептал Сергей. — А из него в этом состоянии нельзя вытянуть что-нибудь любопытное? Так, чтобы он потом забыл, а?

Иван удрученно развел руками:

— В том-то и дело, что нельзя… Не ты первый… Вообще первые удачные опыты гипноза произвели фурор в организациях, страдающих чрезмерным любопытством. То-то было радости!

А в результате получился шиш! Фокус в том, что даже в самом глубоком гипнотрансе человек, а особенно волевой, никогда не сболтнет того, чего не хочет сболтнуть. Да что там гипноз! Подобные эксперименты проводились и с ЛСД, и еще с массой всяких психотрофиков. А результат один, — Саяниди сделал рукой выразительный жест. — Правда… при применении некоторых психотрофов можно достигнуть э-э… стирания памяти — то, что ты имел в виду. Ретроградная амнезия — так это называется. Но достигнуть подобного эффекта гипнозом нельзя. Мало того, Картрайт четко запомнит вопросы, которые я ему задам. И тогда… сам понимаешь…

— А жаль, — разочарованно вздохнул Сергей.

— Жаль, конечно, — согласился Иван и многозначительно поднял вверх указательный палец. — Но у нас другая задача. Главное сейчас попридержать Манзини, пока мы будем добивать Лича, и этого мы при помощи Картрайта вполне можем достигнуть. Я думаю, будет достаточно трех сеансов.