Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти

Писатель М. А. Осоргин предоставил в этом отношении ценное определение. Он заметил, что для него революция – это вечный протест, вечная борьба с насилием над личностью, во всякий момент, во всяком строе, – и он не зовёт этим именем защиту позиций, занятых новыми властителями.2097

Осоргин добавил: „Революция – крушение, а не остановка и не строительство. Величайшая ересь – мыслить её 'перманентной' в смысле охраны и созидания нового государственного строя. Взявший власть – уже враг революции, её убийца, основоположник контрреволюции. Наша история это подтвердила.“2098

К моменту разгрома правительственных сил большевиками в России наступила новая эпоха. Неслучайно учёный В. И. Вернадский отметил в своём дневнике 3 (16) ноября 1917 года, что, казалось, целая вечность прошла после последних записей: „Невозможное становится возможным, и развертывается небывалая в истории катастрофа или, может быть, новое мировое явление? И в нём чувствуешь себя бессильной пылинкой.“2099 Установление диктатуры Совнаркома и атака на свободную прессу привели к информационной изоляции граждан страны. Эта изоляция укрепляла советский режим. Писатель И. Ф. Наживин вспоминал, как оборвались газеты, стала почта и телеграф и страшные вести, как сказочные драконы, сея панику, поползли по деревням.2100

В Москве князь В. М. Голицин писал после победы МВРК: „'Наши' газеты не допущены к выпуску, и мы ничего знать не можем. Знаем хорошо только то, что стоим мы между ужасом совершившегося и полной неопределённостью будущего.“2101

Бывший офицер штаба главнокомандующего Северным фронтом Ф. А. Мороз, живший в Пскове, также констатировал, что сведения о происходящем в России были скудны и противоречивы; правды не знал никто. Мороз заключил: „Газеты в Пскове получались только большевицкие, но им никто не верил.“2102

Другой современник, писатель М. А. Булгаков, в канун 1918 года жил в Вязьме. Булгаков отметил в письме, что работал он в ненавистной ему атмосфере среди ненавистных ему людей. Булгаков также признался в том, что окружающее было настолько ему противно, что он жил в полном одиночестве.2103

В Москве и Саратове, куда Булгаков отправился в поездку, ему удалось воочию увидеть происходящее в стране. Писатель с болью подвёл итог пережитого. Булгаков писал, что видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей.2104

Писатель вспоминал, как видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве, видел тупые и зверские лица. Булгаков продолжил: „Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных, запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров, видел газетные листки, где пишут, в сущности, об одном: о крови, которая льется и на юге, и на западе, и на востоке, и о тюрьмах. Все воочию видел и понял окончательно, что произошло.“2105

Несмотря на вооружённую силу и оглушающую пропаганду в прессе, сразу после провозглашения Совнаркома началась критика советсткого режима. С Октябрьского переворота, критика эта обрела новое звучание. Уже с первых месяцев советской власти против неё организовывались митинги и акции протеста. Население также стало рассказывать политические анекдоты, осмеивающие декреты и заявления большевистских вождей.

Мемуарист С. М. Голицын вспоминал, что распространялись эти политические анекдоты, с невероятной быстротой, передавались из уст в уста с оглядкой и одновременно со смаком: „Это был своеобразный сатирический литературный жанр, теоретически совсем не изученный. С. Н. Дурылин говорил, что он достоин докторской диссертации. Острота анекдота была в его мгновенной реакции на события и в краткости…“2106

Протест и сопротивление РСДРП(б) шли по нарастающей. Склонность к насилию, антидемократизм и полнейшее неуважение к правам человека поставило советский режим в тотальную оппозицию к народу. Журналист А. С. Изгоев писал о настроених в столице в начале 1918 года, что к большевикам по-прежнему, несмотря на постепенное прекращение чиновничьего саботажа, петроградцы относились с ненавистью и презрением.2107

Изгоев продолжил, заметив, что о власти говорили не иначе как „они“: „Что там ещё 'они' выкинули, что выдумали, какое новое злодейство совершили? А 'они', склонные к панике и истерике, сами не веря, что ещё существуют, и недоумевая, почему это происходит, неслись куда-то в неизвестное, поверив в Ленина и следуя за каждым мановением его руки.“2108

Критика Советской власти объединяла людей различных убеждений. К числу их относились как социалисты и либералы, так и люди глубоко консервативные и даже аполитичные. При новом строе народ, так долго и мучительно ратовавший за свободу, получил неволю, власть кулака и Гражданскую войну.