Народная война

Получил письмо и я от жены, от отца, от брата Степана, который в сражении с немцами под Москвой потерял руку и вернулся опять к себе на Кузнецкий завод имени Сталина. Он просил меня отомстить врагу и за его кровь. Жена и отец писали:

«Мы получили извещение о твоей смерти. Но мы не верили ему, не хотели верить… Желаем успеха тебе и всем твоим товарищам в вашей трудной борьбе… Бейте врага беспощадно, мстите за все…» «Помни, Вася, — приписал в конце старик, — что и я в гражданскую войну был партизаном. Если нужно будет, то я и теперь не оробею… О тебе и всех брянских партизанах знают уже все рабочие и служащие завода и гордятся вами…»

Завязалась переписка с заводскими коллективами, с колхозниками, со студентами. Нам писали письма партийные и комсомольские работники, приветствовали нас и отчитывался перед нами коллектив одной из елецких фабрик. Колхозники Трубетчинского района и всей Орловской области послали нам подарки; постоянно сообщали нам о своей работе железнодорожники Западной железной дороги, и мы писали им о наших боевых делах. Непрерывную связь держали с нами инженеры, техники и служащие научно-исследовательского института наркомата авиационной промышленности и многие другие заводы, фабрики, колхозы, совхозы и учреждения. Над нами принял шефство Дзержинский район города Москвы. Мы находились в глубоком тылу врага, далеко от родных и близких, но связь, которая установилась при помощи самолетов, помогала нам чувствовать себя вместе со всем народом. Мы старались отвечать всем, если позволяли условия и обстановка. Теперь, пользуясь случаем, я от имени партизан Брянщины выражаю искреннюю благодарность всем, кто нас поддерживал в тяжелое время и теплыми словами и самоотверженным трудом.

В ту весну много событий произошло в нашей жизни. Лихой Ельник застраивался, росло количество деревянных построек. Здесь были уже портняжные и оружейные мастерские, потребовалась еще сапожная мастерская, так как мы отбили у немцев партию кожи и хотели наладить изготовление обуви для партизан.

Ивана Федотовича Симонова назначили заместителем командира отряда по хозяйству и по МТО — материально-техническому обеспечению. Он разыскал сапожников, и мастерская заработала полным ходом. А вскоре и кожевенный материал научились вырабатывать сами. Здесь же при сапожной мастерской был открыт «цех» по выделке кож. Вскоре еще заработала одна отрасль промышленности — пищевая. Сложили большую печь и открыли хлебопекарню. Правда, она покрывала всего лишь пятьдесят процентов потребности отряда, но являлась большим подспорьем. И тогда, когда «импорт» хлеба резко сокращался, обращались к своему «заводу». Наш главный пекарь, он же хранитель наших хлебозапасов, Смирнов, или, как его называли, «Москвич», был очень расчетлив и скуп.

— Сегодня на нос в сутки сто пятьдесят граммов, более не дам, — обычно предупреждал он с утра, когда запасы подходили к концу.

А так как это было явлением частым, то такое предупреждение можно было слышать иногда все семь дней в неделю. Правда, зимой и в начале весны 1942 года продовольственный вопрос нас не очень беспокоил, и разговоры о хлебе носили эпизодический характер. Основная масса людей была занята в операциях, захватывала трофеи, постоянно вращалась среди народа и так или иначе голодной не была.

Головы людей были заняты больше поисками средств и методов борьбы с врагом, расширением связи с народом, собиранием сил, вовлечением лучших представителей народа в отряды, расширением связи с другими отрядами, добычей оружия, изучением его и тому подобным.

Однажды я проезжал с Мажукиным через деревню Милечь и обратил внимание на группу граждан, собравшуюся у какой-то крестьянской избы. Здесь были и мужчины, и женщины, и подростки; некоторые сидели на корточках, другие стояли над ними и тянулись к центру группы. Сперва я не мог разобрать, что привлекло внимание собравшихся. Мы подъехали ближе, и тогда я увидел в центре группы человека, с загорелым и заросшим густой бородой лицом, который сидел на бревне, широко раздвинув в коленях ноги, и читал последний, доставленный нам самолетом номер газеты «Правда». Газету он развернул во всю ширину листа и осторожно держал ее большими, грубыми руками, как хрупкую, нежную вещь. Медленно, почти по складам, то откидывая свою взлохмаченную голову, то пригибаясь к листу, точно он был близорукий, читал этот человек газету.

— «Передайте всем колхозникам и колхозницам, собравшим в фонд Красной Армии три миллиона рублей, мой привет и благодарность Красной Армии. И. Сталин».

— Сталин, — смахнув рукавом рубахи пот со лба, повторил чтец.

Заметив нас, он несколько смутился. Аккуратно сложив газету, он поднялся с бревна.

— Вот, братцы, штука-то какая, сколько денег дают люди Красной Армии… — сказал он, а затем взглянул на меня. — А как думаешь, товарищ Андреев, если мы соберем деньги, можно их переслать товарищу Сталину? — спросил он.

— Можно, — ответил я.

— А как?

— Самолетом.

— А разве самолеты садятся?

— Теперь садятся.

— Где?

Чтеца перебила бойкая женщина: