Народная война

— Да вот это и лагерь, — ответил он и, засмеявшись, подвел нас к ходу в земле, ведущему под толстое дерево.

Провожатый по ступенькам спустился вниз, распахнул дверь — и перед нами открылось подземное жилье. Светлое помещение с деревянным полом и потолком, в котором проделаны были окна, незаметные снаружи, с деревянными, обтянутыми белым полотном стенами, с аккуратно заправленными койками и нарами ничем не напоминало нашу землянку. Провожатый повел нас по длинному извилистому коридору. С правой и с левой сторон виднелись проходы. На квадратных дощечках, прикрепленных к потолку, было написано: «4-й взвод», «Хозрота», «Артбатарея», «Санчасть», «Госпиталь» и тому подобное.

Наконец провожатый остановился перед дверью с надписями «Командир», «Комиссар» — и пропустил нас вперед. Два дружных басовых голоса встретили нас возгласом:

— Наконец-то!

И два рослых человека по очереди заключили нас в крепкие объятия. Мы расцеловались по русскому обычаю. После этого мы представились друг другу. Суслин, пригибаясь немного, точно боялся задеть головой потолок, предложил раздеться и проходить к столу.

Александр Васильевич Суслин был не молод. Он родился в Ленинграде, участвовал в Октябрьской революции, а затем, после окончания комвуза, был послан партией в деревню на помощь крестьянству, перестраивавшему свое хозяйство. Будучи секретарем Навлинского райкома, он являлся также членом областного комитета партии и был оставлен для работы в тылу противника.

Второй товарищ, встретивший нас в землянке, был Петр Пануровский, командир отряда «Смерть немецким оккупантам». До войны он работал директором леспромхоза и превосходно знал Брянский лес. Десятки лет он охранял этот лес, растил деревья, улучшал лесные породы, прорубал просеки, превращал дикие заросли в культурное лесное хозяйство. Годами Пануровский, кроме охотничьей двустволки и палки, не держал в руках другого оружия. А теперь вооружился до зубов и стал грозой немецких захватчиков. Долгое время, говорят, Пануровский оставался в душе лесоводом, и, когда конники его отряда нарысях подходили к молодняку, у Пануровского вдруг темнело в глазах, он хватался за сердце и кричал: «Стой-ой, чортовы души! Питомник здесь, питомник! За мной, правее!», а потом свыкся постепенно и махнул на питомники рукой…

Сегодня Пануровский недомогал. Его душил сильный кашель, и по пылающему лицу было видно, что у него высокая температура. Едва он начал разговаривать с нами, как из-за перегородки раздался голос: «Петр Андреевич, не будьте ребенком, немедленно ложитесь и прекратите разговор».

Голос, надо думать, принадлежал врачу. Пануровский с досадой махнул рукой, прошептал какое-то крепкое словцо и поволок ноги к нарам. Он отодвинул к стене свой автомат, лег, не раздеваясь и не снимая оружия.

Суслин мне понравился. Чисто выбритое обветренное лицо. Длинные, зачесанные назад волосы. Одет добротно и аккуратно, словно и не в лесу живет. Защитного цвета гимнастерка, из-под ворота которой виднелся белоснежный воротничок, черные суконные шаровары с красным кантом и новые яловые охотничьи сапоги. В правом углу его комнаты стояла большая железная печка — вернее сказать, бочка из-под бензина. В бочке было прорублено три отверстия. Одно служило поддувалом, второе (большое) дверцей топки, а третье (в верхнем дне) для трубы. Дрова горели с треском, бока печки быстро покрывались темнокрасными пятнами, и по ним беспрерывно начинали бегать крошечные искры. Через пять минут в комнате становилось жарко. На столе, покрытом белой крестьянской скатертью, лежал небольшой квадрат серой бумаги, на квадрате — чернильный прибор (хозяйство райкома), трофейный телефонный аппарат, связывавший секретаря райкома и командира отряда с отрядами и группами, и красивая шкатулка, наполненная самосадом. Табак! Да можно ли заменить чем-либо это сокровище, когда его нет? Ничем нельзя заменить. Мы с Мажукиным не преминули воздать шкатулке должное, и в наших руках немедленно задымились самокрутки. Разговор наш стал еще более оживленным. Мы говорили о прошлой деятельности, о планах на будущее, об успехах, о трудностях. Пануровский принимал участие в разговоре, лежа на нарах.

Суслин рассказал также о недавней встрече с Бондаренко и осведомился, получили ли мы посланное со связным нам письмо.

— За помощью для выполнения указаний обкома партии мы и приехали к вам, — сказал Мажукин.

Суслин и Пануровский одобрили наши планы в отношении налета на железную дорогу и охотно согласились взаимодействовать. Для этого они выделили группу капитана Саморокова численностью в шестьдесят пять человек с пулеметами, взрывчаткой и достаточным количеством боеприпасов.

Договорившись обо всем, мы с Мажукиным отправились к себе. Вечером 9 мая 1942 года наш отряд имени Щорса и группа партизан Суслина сосредоточились в двух-трех километрах от железной дороги и с наступлением темноты начали выдвигаться к заданным объектам. Ровно в 24 часа вверх взмыли две ракеты — красная и белая, означавшие, что станция занята.