Народная война

Солдатская книжка и дневник пленного подтверждали показание.

— Откуда прибыла часть? — допрашивал Рысаков, как старый опытный разведчик.

Он явно входил во вкус и наслаждался допросом.

Пленный сообщил, что формировалась часть в Гамбурге на его родине и предназначалась для службы во Франции. Но два месяца тому назад ее перебросили в Россию, в Брянск. Уже неделю рота стоит в Красном Роге.

Власову повезло: немец оказался именно таким, какой необходим был для нашей операции.

— Предназначалась во Францию, — продолжал Рысаков, — а попала в Россию? На отдых, что ли, или дорога во Францию идет через Россию?

Немец ответил, что ему неизвестно, почему так произошло.

— Как неизвестно? Зачем прибыла часть в Красный Рог?

— Офицер говорил — по специальному заданию.

— Какое это задание? Ну, что молчишь? Я знаю ваше задание, меня интересует не оно, меня интересует, хочет ли жить на свете Альфред Варнер. Если хочет жить, то он будет говорить правду.

— Разведка, — ответил немец.

— Разведка? Разве линия фронта проходит здесь?

— Здесь партизаны.

— Значит, партизан разведываете? И какие данные получили о партизанах?

— Командир роты недоволен разведкой, она только несет потери и не приносит данных.

— Цель разведки?

— Составляется экспедиция для борьбы с партизанами по селам и в лес, — ответил немец.

Когда начнется экспедиция и какими силами, он не знает, но батальон и его рота примут в ней участие. Рота, сообщил пленный в заключение, еще не принимала участия в боях.

— Не воевал, значит, еще, а просто расстреливал и сжигал русских? — спросил Демин.

Немец замотал головой, прикладывая руку к груди, заговорил о том, что он — солдат, а солдат обязан выполнять свой долг, что до войны он был маклером, а после войны мечтал открыть собственную торговлю.

— Маклер ты и есть, паскуда! — плюнул Демин.

Он махнул рукой и направился к выходу. За ним пошли партизаны. Интерес к немцу пропал.

Когда гитлеровца увели, Рысаков сказал:

— А «язык», оказывается, действительно хорошая штука. Я, право, доволен, в глазах даже посветлело. Надо, пожалуй, это дело полюбить как полагается. А то, что они не принимали участия в боях, — добавил он задумчиво, — нам пригодится. Очень пригодится. Спасибо Власову. — И снова Рысаков вспомнил про погибшего Ванюшу Титкова: — Давай, проведем траурный митинг, помянем комсомольца добрым словом…

После митинга состоялся у меня с Рысаковым решительный разговор.

Время для такого разговора давно назрело, и откладывать его дальше нельзя было. Я уже хорошо изучил Рысакова. На моих глазах начинали укрепляться в нем черты настоящего командира, народного вожака, но он еще не умел совладать со своим характером, изменчивым, неуравновешенным, когда бурные порывы глушили еще слабые ростки его нового сознания. Три вещи решали дальнейшую судьбу отряда: дисциплина, партийное руководство и связь с народом.

С дисциплины я и начал. Я внушал Рысакову элементарные истины. Партизанская борьба — не частное дело героев-одиночек. В партизанской армии, так же как в регулярной воинской части, должна быть установлена железная дисциплина. Здесь нельзя действовать по принципу: «Кто в лес, кто по дрова». Одобряя «инициативу» Власова, командир санкционировал именно такие действия. Он рисковал не только исходом будущей операции, жизнями людей, но и подрывал свой авторитет.

Рысаков слушал меня нетерпеливо. Он, видимо, сознавал свою неправоту, но именно это сознание заставляло его запальчиво возражать. И тут я особенно ясно почувствовал, что ключ к решению всех задач — это быстрейшее установление связи с подпольным партийным органом.

Я заговорил о райкоме.

— Я же тебе втолковывал, — прервал меня Рысаков. Он нехотя встал со скамьи. — Ну, хорошо, раз ты настаиваешь, пойдем отсюда, я тебе кое-что расскажу.

Когда мы вышли из землянки, он проворчал:

— Не могу же я тебе при людях о райкоме распространяться. Райком партии — не охотничий кружок. Это орган подпольный, а ты болтаешь.

— Никак не пойму — заблуждаешься ли ты, или просто голову мне крутишь? — сказал я резко.

Рысаков промолчал и сердито взглянул на меня.

— Наши люди не меньше тебя дорожат райкомом, — продолжал я, — при чем тут охотничий кружок. Мне кажется, ты просто скрываешься от райкома, а у него до тебя еще руки не дошли. Может быть, ты думаешь без партии обойтись? Тогда скажи прямо — кого ты здесь представляешь, от имени кого выступаешь?

— Ну, брат, это уже слишком! — рассвирепел Рысаков. — Я коммунист и глупости разные слушать не намерен.

— Объясни, в чем дело.

Он все больше и больше возбуждался. Видимо, я задел в нем больную струнку. Но надо было во что бы то ни стало довести дело до конца, и, чтобы вызвать Рысакова на полную откровенность, я решил немного польстить его самолюбию.

— Послушай, Василий, — сказал я. — С народом работаешь ты не первый год, учить тебя не приходится.

Рысаков хмуро усмехнулся:

— Не только что на свет народился, слава богу, людей знаю.

— Председателем сельсовета сколько лет работал?

— Три года считай, и сельсовет не на последнем месте был.