Еще позднее, в 1943 году, когда я командовал соединением молдавских партизан, везде, где мы проходили, я видел те же процессы развития массового партизанского движения. Достаточно было появиться близ леса партизанскому отряду, независимо от его численности, как всюду в селах возникали группы содействия. Затем они вырастали в группы, обороняющие свое село, и превращались, наконец, в боевую партизанскую группу. И старые партизаны, те, которые стали воевать в 1941 году или в начале 1942 года, наблюдая за этими процессами, с гордостью говорили, что эти группы содействия и самообороны — школы первой и второй ступени, в которых народ обучается искусству партизанской войны.
Рысаков теперь полностью оценил значение групп самообороны. В нем не осталось и следа былого недоверия к этой форме участия народа в вооруженной борьбе. Со свойственной ему пылкостью и увлечением он сам взялся за организацию групп, стремился вооружить их, посылал лучших партизан в качестве инструкторов и
требовал обучения военному делу всего взрослого населения.
— Вы неодолимая сила, — говорил он на собрании граждан Алексеевки, и дед Архип слушал его, опираясь на свою неразлучную берданку. — Поймите — неодолимая! Тяжелое время еще не миновало для нас, много еще трудностей впереди, но пусть не пугают они вас, победим мы.
Когда мы возвращались в штаб, Рысаков спросил:
— Умею разговаривать с народом?
— Вполне.
— А ты говорил — оторвался! Этак я скоро в комиссары запишусь. — И он залился хорошим, душевным смехом.
С любовью смотрел я на этого человека, с которым меня крепко связала общая судьба, который шел таким трудным, извилистым путем к нашей общей цели.
И высшей радостью была для меня случившаяся недели две спустя после собрания в Алексеевке незначительная сценка, невольным свидетелем которой я оказался. Думая, видимо, что его никто не слышит, Рысаков распекал в штабе Сергея Рыбакова за то, что он не передал ему во-время заявления восьми крестьян, желающих вступить в отряд.
— Я из тебя, — кричал он на смущенного Сергея, — эту самую… ну, как ее, рысаковщину выбью!..
«Рысаковщина»! Так сам командир окрестил свое прошлое.
РАДИО И РАДИСТЫ
Росли отряды, совершенствовались и методы борьбы с врагом, рождалась партизанская тактика, включавшая в себя множество приемов. С самого начала четко обнаружилась и широко применялась тактика морального воздействия на противника, преследовавшая цель деморализовать его тыл, администрацию и разжечь ненависть к врагу, привлечь симпатии народа на сторону партизан. Эту роль выполняла партийная пропаганда.
Первое время мы не имели никакой связи с Большой Землей. «На Большой Земле никто, конечно, не знает о нашем существовании», — думали мы. Поэтому в той местности, где действовали наши отряды, партизанская пропаганда являлась единственным источником, откуда население могло узнать правду о событиях по ту сторону фронта. Переписанный от руки доклад товарища Сталина из найденной Мизгуновым 10 ноября газеты долгое время являлся и путеводной звездой нашей пропаганды и ее основным содержанием. Одного этого сталинского доклада было достаточно, чтобы наша пропаганда имела успех.
Событием исключительной важности явилось для нас «открытие» радио. Вряд ли сам Попов, когда он в результате многолетних трудов однажды передал в эфир свои радиосигналы, был так взволнован своим открытием, как мы, когда раздобыли маленький ящик — радиоприемник «колхозник». Этот приемник мы с боем захватили у полицаев.
Анодное питание для приемника пришлось добывать со складов связи немецкой армии и каждый раз затрачивать на это силы, умение и хитрость. Добычей анодного питания занимались главным образом наши агенты и связные.
Аккумулятор был у нас свой: его сняли с разбитой трехтонки. К сожалению, он был совершенно разряжен и не давал накала. Теперь нужно было думать, как зарядить аккумулятор. Кто-то из связных сообщил, что в Субботове у полицаев имеется динамка; с ее помощью они освещали квартиру своего начальника.
— Значит, есть шанс убить сразу двух зайцев, — сказал Рысаков, — и аккумулятор зарядить и жандармов поколотить.
И ночью отрядом имени Щорса мы гоняли субботовских полицаев и жандармов.
Таким образом, аккумулятор потребовал сначала крови, в данном случае вражеской, а затем ежедневно нескольких ведер пота, в данном случае нашего. Дело в том, что эту старую динамку, посредством которой мы заряжали свой аккумулятор, самый сильный партизан не в состоянии был прокрутить больше двух минут. Даже такой силач, как Тарас Бульба, едва переводил дух, покрутив эту динамку.
— Чтоб я сегодня табаком обкурился, если немцы сами не подсунули нам эту цацку, — говорил он, отирая пот со лба. — Ее еще Самсон крутил, пока ему бороду не остригли, и с тех пор к ней, наверное, никто не прикасался, пусть она огнем подымется.
Этот унылый агрегат, пристроенный к толстой березе в Лихом Ельнике, партизаны называли «потогонкой».