Хлопнув дверью, Рысаков ушел. Воробьев промолчал, смуглое его лицо покраснело. Я хорошо понимал его состояние. Когда отыскался тол, он первый заговорил о значении диверсий на коммуникациях противника, напомнил о том, что говорил товарищ Сталин, обращаясь к народу по радио 3 июля. А подошло время осуществить его призыв, и Воробьев ничего не может сделать.
Я успокоил Воробьева тем, что посоветовал ему подумать над предложением Демина — разворотить рельсы.
— Ну что же, попытаюсь, — сказал Воробьев, и в голосе его прозвучали нотки отчаяния.
Это заметил Мажукин.
— Эй, дружок, с таким настроением лучше не ходить, — сказал он.
— Нет, нет, Иван Сергеевич, все в порядке и настроение хорошее. Это я злюсь на себя самого.
Первым пойти с Воробьевым вызвался Володя Тишин. С тех пор как в отряде появилось радио, Тишин ничем так не интересовался, как новостями с фронта.
«Ну, что новенького там, на фронте?» — задавал он свой неизменный вопрос. Особенно он осаждал Гуторова и меня, как людей, по его мнению, более осведомленных. Мы рассказывали, что знали сами, но этого ему было мало, и он приставал к другим: «Что новенького на фронте?»
В грамоте Володя был не силен. Он работал слесарем, затем его выдвинули на хозяйственную работу, учиться как следует он не успел, а потом война помешала. Особенно слабые познания обнаруживал Володя в географии. Эта наука, признавался он, никак ему не давалась. Слабость Тишина в географии быстро обнаружили товарищи.
— Ну, что новенького там, на фронте? — спросит, бывало, Тишин.
— Здорово дела идут! Вчера немцы Лену оставили…
— Что такое Лена? Река, что ли? А где она протекает?
— В Прибалтике, в Таллин впадает.
— Ага, жмут, значит, наши?
— Жмут.
Узнав о том, что Воробьев подбирает группу диверсантов, Тишин сказал:
— Это, брат, не география, ну ее к чорту, тут уж я не напутаю.
И верно, в бою Володя Тишин не подводил, да и был у него уже кой-какой, хотя и случайный, опыт железнодорожных диверсий. Как-то вместе с партизаном Глебкиным ходил он в разведку в район станции Полужье и встретил своего старого приятеля Алексея Ижукина. Тишин тогда не подозревал, что бывший председатель сельского совета и лучший диверсант навлинских партизан Ижукин — будущий Герой Советского Союза. Конечно, и сам Ижукин не знал тогда своего будущего. Встретились они, как старые друзья, в лесу и, стоя по пояс в снегу, крепко расцеловались. Ижукин шел с двумя партизанами своего отряда взрывать вражеский поезд. Тишин и Глебкин хорошо знали эту местность: Глебкин долго работал на этом участке дороги обходчиком, Тишин бывал здесь неоднократно, когда работал в МТС. В качестве проводников они отправились с диверсионной группой Алексея Ижукина. На дорогу они вышли ночью, и Тишину пришлось помогать Ижукину ставить мину. Правда, Тишин был только подносчиком тола, но все же ему удалось понаблюдать за процессом минирования. Охрана дороги в это время была слабая, и работа протекала довольно спокойно. Тишин видел, как Ижукин уложил в плоский ящик кусок тола и закрыл его крышкой. Затем он искусно выдолбил между шпалами небольшую ямку, заложил ящик под рельсу, воткнул в отверстие, проделанное в ящике, металлическую трубочку взрывателя, дал в руки Тишину конец длинного шнура и сказал:
— Тяни вон туда. Когда я за другой конец подергаю, бросай шнур и жди меня.
Ждать пришлось недолго. Вдали послышался свисток паровоза, шум поезда. Шум приближался, нарастал, тонко загудели рельсы. У Тишина замерло сердце, а с той стороны, откуда шел поезд, появились два человека. Они быстро шагали к мине.
— Обнаружат, — забеспокоился Ижукин.
Действительно, когда поезд был не далее ста метров, эти люди на железнодорожном полотне обнаружили мину. Они начали стрелять в воздух, затем пустили красные ракеты, предупреждая машиниста об опасности. Ижукин разозлился и хотел было уже дернуть за шнур, чтобы взлетели на воздух бдительные охранники. Но состав убыстрял ход и катился к мине. По всей вероятности, машинист принял своих охранников за партизан и вместо того, чтобы остановить поезд, только прибавил пару.
Прошло еще несколько секунд, и Ижукин, наконец, дернул за шнур.
Раздался взрыв, заскрежетало железо, в дыму и пламени перевертывались вагоны, трещало дерево обшивки. Ижукин потащил Тишина за руку. Полуоглохшие, полуослепшие, скрылись партизаны в лесу. За стволами деревьев позади них рвались боеприпасы в горящих вагонах.
Это было в январе, и теперь, когда Воробьев стал подыскивать компаньонов для вылазки на железную дорогу, естественно, что раньше всех к нему присоединились Тишин и Глебкин, считавшие себя уже специалистами подрывного дела.
Принять участие в диверсии захотели также Тарас Бульба, Карзыкин, Рыбаков.