Народы моря

Выпавший кусок куртины лег так, что верхняя грань была наклонена, не пройдешь по ней. Пришлось карабкаться по обломкам. В доспехах, с щитом в одной руке и саблей в другой делать это напряжно. Вот где в очередной раз убеждаюсь, что война — это тяжелый физический труд. И моральный — переступаю через труп воина, шагавшего впереди. Стрела попала ему в шею спереди и вышла в верхней части спины. Белый костяной наконечник игольчатого типа был окрашен алой кровью, а древко пропиталось ей и потемнело. Успеваю подставить щит, о который звонко ударяется другая стрела и падает к моим ногам. Наступаю на нее возле сломанного костяного наконечника. Видимо, обе стрелы послал один лучник, но не вижу, где он находится.

Впереди меня на улице у стены три моих воина нападают на десятка два сидонцев, ощетинившихся копьями с бронзовыми наконечниками. Враги действуют тренированно, однако без огонька и напора. Складывается впечатление, что они бы с радостью убежали. Я сбиваю вниз одно копье, врываюсь в образовавшийся просвет, приблизившись к копейщикам. Рублю саблей головы, защищенные шлемами из кожи, натянутой на каркас из бронзовых полос. Взмахи мои коротки и часты. С одного раза разрубить голову не получается, видимо, под каркасом шлема пучок войлока или пеньки, в котором клинок вязнет, но мои удары заставляют двух сидонцев попятиться, развалить строй. Рядом со мной появляется кто-то их ахейцев, судя по шлему из железных пластин и щиту с железными полосами, какие изготавливает кузнец Леарх. Вдвоем мы разгоняем шеренгу копейщиков. Они отступают на несколько шагов, а потом разворачиваются и бегут по улице к центру города.

Когда осаждающие большим отрядом преодолевают городские стены, моральный дух защитников резко падает. Становится понятно, что город захвачен, и на первый план выходит личное спасение. Бабье поведение: сопротивляться до тех пор, пока не почувствовала, что засунули, после чего сразу расслабиться и постараться получить удовольствие.

Впрочем, не все сидонцы оказались бабами. На большой площади перед дворцом правителя Эшмуназара нас ждала фаланга сотен из четырех воинов. Шлемы у всех бронзовые, островерхие. Из верхушки торчит пучок конских волос, черных и красных — цвета Сидона. У стоявших в первой шеренге чешуйчатые бронзовые доспехи, а на руках — бронзовые наручи и на ногах — бронзовые поножи. Вся броня надраена так, что блестит, как золотая. Копья длиной чуть более двух метров и с полуметровыми бронзовыми трехгранными наконечниками, напоминающими клинок шпаги, только толще. Щиты деревянные с бронзовыми пластинами и умбоном. На темно-красном фоне нарисованы черные фигуры, наверное, местные боги. Так понимаю, это гвардия Эшмуназара. Судя по доспехам, содержали гвардейцев хорошо, и грядущие перемены будут настолько кардинальными, что лучше до них не дожить.

— Строй «клин»! — командую я воинам, следовавшим за мной.

Их с полсотни, ахейцы и дорийцы. Они быстро выстраиваются за мной, после чего начинаем медленно движение к врагу. Под мой счет шаг левой, потом приставляем к ней правую, следующий левой…

Неспешность и неотвратимость нашего приближения напрягает гвардейцев так, что они не выдерживают и, разломав строй, бросаются навстречу. Чужой щит бьется в мой — и раздается громкий звон, словно ударили в большие литавры. Я под натиском налетевшего на меня гвардейца чуть подаюсь назад, но стоящий за мной воин подпирает меня щитом, не дает упасть. Сразу отсекаю саблей врагу справа от меня правую руку выше локтя, где она не защищена. Она, занесенная для удара копьем, повисает на куске недорубленного мяса, роняет оружие, которое падает древком на шлем, потом на верхний край щита моего воина, стоявшего справа сзади меня, и на вымощенную каменными плитами мостовую. Впрочем, это я увидел лишь краем глаза и урывками, потому что отбивался сразу от трех гвардейцев. Один из врагов был вооружен хопешем из нержавеющего железа и рубил им от души. На верхнем крае моего щита, усиленного полосой такого же нержавеющего железа остались две вмятины, достаточно глубокие. Я поймал владельца железного хопеша на замахе и двумя быстрыми уколами в лицо — в правую щеку под глазом и приоткрытый рот с ровными белыми зубами, штуки три из которых выбил — вывел его из сражения. Когда он падал, успел заметить, что на груди висит круглый большой медальон, скорее всего, золотой. Явно не простой воин.

После его падения и гибели пары десятков гвардейцев напор их сразу ослаб. Может быть, поняли, что, несмотря на то, что их намного больше, совладать с нами, крепко держащими строй, не получится, а может, испугались подкрепления, которое постоянно прибывало к нам, пристраивалось к «клину». Гвардейцы продолжали отбиваться, но уже не наскакивали и даже малехо пятились. Заметив это, я остановился, а вместе со мной и весь «клин». Как рабы, заносчивые гвардейцы особым спросом пользоваться не будут, потому что с ними много мороки и склонны к побегам, а при уничтожении их потеряю несколько бойцов.