Народы моря

Пауза длилась минуты три. Я уже собирался повторить предложение, когда из-за камня поднялся юноша с голым лицом, одетый в кожаную тунику длиной до колена, без головного убора, а светло-русые волосы были заплетены в две косы, из-за чего напоминал подружку байкера. Подняв вверх обе руки, выпрямленные, словно висел на турнике, юноша вышел на середину дороги и остановился, зажмурив глаза. Видимо, предполагал, что сейчас убьют. Подождав немного, открыл глаза и посмотрел на меня, вышедшего из укрытия. В этот момент его примеру последовали и остальные. Всего сдалось восемнадцать человек.

— Можете опустить руки, — разрешил я.

И тут стала понятна причина, почему они бросились на прорыв — из-за поворота появился отряд под командованием Эйраса. Завидев людей и трупы на дороге, они начали перестраиваться, готовясь к бою.

— Эйрас! — позвал я и помахал рукой.

Меня трудно с кем-нибудь перепутать. Я все еще выше большинства нынешних обитателей планеты Земля. И доспехи у меня приметные.

Пока отряд Эйраса шел к нам, я спросил юношу в кожаной тунике на древнегреческом:

— Из Арцавы?

— Нет, — ответил он.

— Лувиец? — предположил я.

— Нет, — повторил он. — Кикон.

Я слышал, что народ с таким самоназванием живет на северном берегу Эгейского и Мраморного морей. Любой военный поход собирает отребье со всех соседних регионов, ближних и дальних. В моем войске, штурмовавшем Сидон, тоже были киконы. Язык их не похож ни на древнегреческий, ни на хеттский или лувийский. У юноши был вытатуирован на груди летящий орел, что говорило о его знатном происхождении, точнее, о принадлежности к военной аристократии, потому что социальное расслоение только началось у этого народа. Пока что они все — воины, но некоторые более удачливые и склонны к лидерству.

— Ты — правитель Милаванды? — задал юноша вопрос на древнегреческом, с трудом подбирая слова и с сильным акцентом.

— Да, — подтвердил я.

— Если отпустишь меня и моих людей, скажу тебе тайну, — предложил он.

— Меня твои тайны не интересуют, — отмахнулся я, решив, что имею дело с местечковым предсказателем.

— Не моя тайна, твоя тайна, — настаивал он. — Про твой город в осаде.

— Если она будет важной для меня, отпущу, — согласился я.

— Важная, — заверил он и сообщил: — Нам должны были открыть ворота ночью.

— Кто? — спросил я.

— Не знаю, — ответил юноша. — Уххацити перед походом сказал, что будет легко, что он договорился, нам откроют ночью ворота.

Значит, кто-то из милавандцев собирался предать своих и поиметь на этом сохранение своей жизни и состояния и, возможно, получить еще и награду. Такую помощь мог оказать только очень влиятельный человек, которого я мог не устраивать, как правитель. На ум приходил всего один человек.

— Ты и твои люди свободны, — объявил я.

Юноша кивнул, подтверждая, что вознаграждение принял, после чего задал вопрос:

— Пойдешь в поход на Апашу?

— Обязательно, — подтвердил я.

Если оставить нападение безнаказанным, сразу найдутся другие желающие ограбить Милаванду.

— Я пойду с тобой, — известил юноша. — Похороню этих, — показал он на убитых, — и пойду с тобой.

То, что между нами была кровь, его не смущало. Война есть война. Сегодня воюем с этим против тех, завтра — с теми против этих. Главное — воинские подвиги и добыча.

— Мы не скоро пойдем, через одну луну или две, — предупредил я.

— Мы подождем, — заверил он.

Глава 64

Кончик железного прута раскалился среди горящих древесных углей так, что приобрел золотисто-розовый оттенок. Это, конечно, не то самое белое каление, до которого можно довести не только железо, поскольку кузнечный горн сейчас далек от совершенства, но все равно завораживает своим жутким, губительным потенциалом. Стоит представить, как эта золотисто-розовая часть раскаленного, железного прута прикоснется к телу, как зашипит, сгорая, плоть, как завоняет горелым мясом… Внутренне содрогаюсь и сплевываю, чтобы отогнать дурные мысли, чтобы участь сия миновала меня.

Купец Тушратт смотрит на раскаленный кончик прута змеиным, неотрывным и немигающим, взглядом. Мне кажется, он больше ничего не видит, даже кузнеца Леарха, который достает этот прут из горна. В жилистой руке, лишенной волосков и покрытой черными крапинками — следами ожогов от разлетавшейся во время ковки искорок — прут кажется тонким и маленьким. Леарх неспешно подносит его к купцу, который привязан к столбу, подпирающему крышу кузницы и еще медленнее приближает быстро тускнеющий, наливающийся красным цветом кончик прута к паху, густо заросшему курчавыми черными волосами, среди которых обрезанный член, маленький, сморщенный, еле заметен.

Когда раскаленный металл и живую пока что плоть разделяет всего пара сантиметров, когда она уже почувствовала жар, Тушратт ломается и высоким, истеричным голосом выпаливает пулеметную очередь слов:

— Не надо! Я всё расскажу! Всё, всё! Я не хотел! Меня заставили!…