Народы моря

Повинуясь моему жесту, кузнец так же медленно относит прут от тела, засовывает, сперва разворошив их, в красные, горящие угли. В тот момент, когда раскаленный кончик прута прячется в углях, сливаясь сними по цвету, купец начинает рыдать по-бабьи, пуская сопли и слюни. Старый, опробованный когда-то в Дании метод допроса сработал и в этом случае.

Отревевшись, Тушратт рассказывает торопливо, словно боится, что накажут именно за промедление, как во время последнего визита в Апашу был якобы схвачен и под угрозой смерти склонен к предательству. Я не верю ему, но и не перебиваю. Пусть выговорится. Мне не важно, по какой причине купец предал. Главное, что предатель выявлен и нейтрализован.

— Не убивай меня! Я отслужу, сделаю, что хочешь! — умоляет он в конце во всех смыслах пламенной и сбивчивой речи.

— Пожалуй, пощажу тебя, — решаю я. — И даже помогу добраться до Апаша. Скажешь Уххацити, что тебя начали подозревать в предательстве, поэтому сбежал из Милаванды, прихватив только самое ценное. Когда мы осадим Апашу, сделаешь то же, что должен был здесь — откроешь ночью ворота. Если не сделаешь, я тебя найду, как бы далеко ты не убежал. Я назначу такую щедрую награду, что тебя будут искать все негодяи всех стран и племен. Умирать будешь долго и мучительно. Но сначала на твоих глазах замучают всю твою семью, которая останется здесь в заложниках. Если выполнишь задание, заберешь жен и детей и отправишься, куда пожелаешь.

Произнес это и подумал, что закладываю основы будущей азиатской изощренной жестокости. Впрочем, уже сейчас с врагами и преступниками разделываются в этих краях довольно замысловато, будто соревнуются, кто оригинальнее.

— Я всё сделаю, как скажешь! Клянусь! — снова пустив слезу, только теперь, видимо, от радости, бормочет купец Тушратт.

Я опять не верю ему. Откроет ворота — хорошо, не откроет — не велика потеря. Деньги на его поимку пойдут из того, что конфискую у купца, и от продажи в рабство его двух жен, дюжины наложниц и двух дюжин детей.

Когда купца развязывают и уводят, Эйрас, присутствовавший при допросе, удивленно произносит:

— Как можно было предать свой род?!

Ахейцы, дорийцы и представители других племен, живущие в городе, воспринимают себя теперь именно, как милавандцев. Это их новый род, а предыдущий — дальние во всех смыслах родственники. Тушратт был таким же равноправным членом их нового рода, близким родственником, как и бывшие соплеменники. Неразвитому уму дикаря недосягаемы высокие мотивы цивилизованного предателя.

Глава 65

Апаша меньше Милаванды и укреплена слабее. Она на холме рядом с морем. С севера возле холма протекает речушка, изрядно пересохшая за лето. Крепостные стены высотой метров пять сложены из ракушечника. Башни прямоугольные, по две по бокам трех ворот и пять угловых. Пока что редко строят башни между угловыми. Может быть, потому, что нет длинных ровных стен. Самое большее метров через сто делают угол, даже если в этом нет необходимости. Или я ни черта не смыслю в фортификации. Одни ворота выходили к берегу моря, где был не самый защищенный рейд. Правда, особой нужды в нем не было. Круглые суда наведывались сюда очень редко, а галеры вытаскивали на берег носами и разгружали или швартовали к пристани на реке, если позволял уровень воды в ней. Сейчас перемещаться по реке можно было только на лодке с осадкой менее полуметра. Вторые ворота вели к речной пристани, каменной. На берегу возле пристани остались четыре баркаса, скорее всего, рыбацких, которые не смогли увести выше по обмелевшей реке и не успели затащить внутрь города. Через третьи ворота отправлялись вглубь материка. Они были единственными, от которых дорога шла под гору не сразу. С этой стороны город был защищен лучше всего — четыре башни на двести метров стены. Слабее всего была северная сторона, обращенная к реке. Отсюда нападения не ожидали, потому что берег круто обрывался к воде, и узкая — две арбы с трудом разъедутся — дорога от пристани к воротам разрезала его и имела наклон градусов двадцать. Представляю, сколько здесь случилось «аварий» гужевого транспорта. Второй по слабости была противоположная стороны, самая длинная, имеющая три башни. Здесь над холмом поработали, чтобы обрывался почти отвесно. Заодно облегчили нам задачу — уменьшили количество камня-ракушечника, который придется вырубить, делая камеру под крепостной стеной.