Народы моря

Направив на него острие своей сабли, кричу как можно громче, потому что от испуга многие глохнут:

— Сдавайся — и останешься жив!

— Да, я сдаюсь! — кричит так же громко он, будто решил, что и я плохо слышу, и поднимает вверх правую руку, в которой держит топор.

— Выкинь оружие! — приказываю я.

Он роняет топор чуть ли не себе на ногу, после чего торопливо освобождается от щита. Вслед за этим гребцом бросают оружие и все остальные, причем дальние от меня, на которых накатываются мои воины, кричат им, что сдались, и показывают на меня.

— Ты меня знаешь? — спрашиваю я первого сдавшегося гребца.

— Тебя все наши знают, — отвечает он и льстиво добавляет все еще подрагивающими от страха губами: — Только подумали, что так далеко от Губла уж точно не нападешь, а вот и ты!

Болтать с ним некогда, поэтому командую своим воинам:

— Переходим на наше судно! Пленных в трюм!

Я опасался, что к захваченным судам подойдут другие на помощь, но переоценил купеческую солидарность. Еще два приза стояли у бортов второго моего парусника, а остальные девять удирали на север, причем шли очень близко к берегу. Если начнем догонять их, сразу выкинутся носом на мелководье и удерут с ценными вещами. Пока мы поднимали «ворон» и освобождались от захваченных судов, остальные были уже так далеко, что смысла гнаться не было. Одно дело по ветру, когда у меня была бы фора в скорости, а против ветра на веслах точно не догоним. Удирающие будут грести из последних сил, а моих гребцов будет расслаблять мысль, что и так захватили достаточно, как бы не потерять. Когда в каждой руке по журавлю, пропадает желание ловить еще одного.

У меня пятеро убитых и одиннадцать раненых. Одному стрела попала в живот, еще жив, но уже держит в руке нож. Понимает, что не выкарабкается, поэтому, когда станет совсем невмоготу от боли, перережет себе вены или шею. У ахейцев считается, что попросить добить себя может только слабак. Воин обязан сам распорядиться своей жизнью.

Пленных возвращают на захваченные суда. Их всего четырнадцать человек. Мои воины знают, что я отпускаю пленных матросов, поэтому особо с ними не церемонятся. Половину пленных отправляю на один приз, половину на второй, пообещав, как обычно, что в Милаванде отпущу. Добавляю своих воинов до полного комплекта гребцов, назначаю рулевых и капитанов. После чего веду «Альбатрос» с двумя призами ко второму нашему судну, на котором Эйрас как раз распределял экипажи на призы.

— Потери большие? — спросил я у ахейца.

Он показывает четыре пальца и говорит, как обычно, тщательно подбирая слова:

— Раненых больше, некоторые тяжелые.

Для такой ценной добычи считай задаром. Я еще не смотрел, что везли гублские купцы, но мои матросы уже заглянули под две рогожи, которыми был укрыт палубный груз, и обнаружили под ними рулоны тонких белых льняных тканей, так любимых египтянами. Наверняка есть и красители, в том числе и пурпур, благодаря которым милавандские красильщики превратят белые ткани в разноцветные, так любимые обитателями побережья Эгейского моря.

Глава 52

На этот раз к трофейным судам не проявил интерес даже купец Тушратт. Вроде бы предыдущие продал с хорошим наваром. Наверное, решил, что бывшие хозяева покупать не станут, тупо отберут, а в других городах-государствах нет налаженных торговых связей. Я не сильно огорчился, потому что появились новые планы, более грандиозные.

Этого дорийца звали Пандорос. На всякий случай я поинтересовался, не имеет ли он какое-либо отношение к любопытной Пандоре, первой женщине на Земле, наградившей человечество всякими бедами? Он перечислил мне несколько знакомых Подарков (так переводится это имя). Среди них не нашлось ни одной, которая не открывала без спроса какой-нибудь ларец, но мифа такого пока не сочинили. Пандорос был росл, крепок. Густая грива вьющихся белокурых волос и голубые глаза наводили на мысль, что передо мной типичный викинг. Правда, кожа была покрыта красивым загаром, а не постоянно обгоравшая, как у бледнолицых скандинавов. Одет был в кусок красной ткани, свисающей до колена, подпоясанной и завязанной на левом плече. Правое плечо было открыто. По низу подола вышит золотыми нитками узор, напоминающий пальмовые листья, модный в Египте. На простом кожаном поясе висел в простых деревянных ножных кинжал с золотой рукояткой со вставленным в головку лазуритом. Еще один лазурит, довольно большой, висел на льняном гайтане на короткой, бычьей шее. Обувь дориец не признавал. Кожа на пятках черно-серого цвета и, как догадываюсь, по твердости соперничает с лошадиным копытом. Пандорос приплыл на трех галерах с большим отрядом воинов, чтобы принять участие в следующем моем набеге. Брошенные мной перед отплытием слова, что в следующий раз возьму больше людей и поплывем вдоль берега, странным образом трансформировались в призыв собираться всем желающим поучаствовать в захвате богатого города. Названия городов были разные, многие я никогда раньше не слышал. В итоге к нашему возвращению возле Милаванды стояли лагерями несколько отрядов общей численностью тысячи в три человек.