Нарушаю все правила

В какой-то момент начался дождь, и Би в поисках укрытия поскорее нырнула в ближайшую лавку – в одно из тех мест, что битком набиты разной стариной вкупе со всевозможными красивыми пылесборниками и побрякушками. Плетеные корзинки, постельное белье, старинное стекло и антикварный фарфор соседствовали на стенах и полках с поддельными лосиными головами и безвкусными японскими кошками с поднятой лапой. Би стала бессмысленно слоняться по магазину, просто чтобы переждать ливень. Видимо, ее мозг решил, что лучший способ справиться с утренним потрясением – это на некоторое время просто отключиться.

Так, неторопливо бродя по лавке, она оказалась перед большой картиной в позолоченной раме – пейзажем с полевыми цветами. Стиль работы был очень характерным и хорошо отличимым, точно отпечаток пальца.

Тот стиль, что Би знала так же хорошо, как биение собственного сердца.

У нее перехватило дыхание. В ушах гулко застучал пульс. Горячая влага защипала слезные протоки и заструилась по лицу. Би не видела этой картины почти тридцать лет, однако помнила ее так, словно это было вчера. Помнила, как она сидела рядом с матерью, которая наносила на работу последние легкие мазки. Как всем нутром ощущала эту абсолютно захватывающую дух красоту цветения полевых цветов.

Так же, как ощущала и сейчас.

Картина ничуть не потеряла яркости за минувшие годы. Этот невероятный калейдоскоп красок был таким же колоритным и живым, как и тогда, когда только вышел из-под кисти. Видно было, что кто-то бережно хранил эту картину.

Позади Би остановился парень с бейджиком на груди.

– Порой искусство так сильно трогает за душу, верно? – мягко произнес он, словно привык уже видеть, как случайные посетители плачут перед картинами.

– Угу, – покивала Би, даже не пытаясь вытереть слезы.

– Она называется «Полевые цветы долины Карризо».

Да, Би помнила ее название. Не оглядываясь на продавца (она вообще была сейчас не в силах шевельнуться), она лишь спросила хриплым, каким-то незнакомым ей голосом:

– Сколько стоит?

– Для вас это будет семьсот долларов.

Би, не раздумывая, полезла в сумочку за кредиткой и передала ее парню.

– Я ее покупаю.

Она купила бы эту картину за любые деньги!

«Благодаря» непримиримой чистке, произведенной ее бабушкой, и полной безучастности (или, напротив, соучастию) отца в не слишком-то лестном повествовании, выстроенном вокруг реальной истории жизни ее матери, у Би не было ничего из маминых творений. Даже став взрослой, она ни разу не потрудилась поискать ее работы в интернете, потому что ее душу разрывало от внутренних противоречий. А еще потому, что Би считала это предательством по отношению к тем людям, которые вырастили ее и воспитали.

Отец и бабушка пытались загородить ее от тяжелейших эмоциональных перепадов, омрачавших психическое состояние мамы, всячески придавая жизни Би стабильность и упорядоченность – как до, так и после гибели матери. Би поняла это, уже когда стала взрослой. И она ни в коей мере их не винила. Но из-за этого Би потеряла то, что жизненно необходимо для каждого человеческого существа – родственную связь. С человеком, который знал и любил ее с самого момента появления на свет. И утрату которого она болезненно ощущала по сей день. Как бы решительно она это ни опровергала.

И это чувство, как никогда яркое и мощное, с новой силой разгорелось в ней сейчас, когда она стояла перед картиной своей матери. Внутренняя общность. С матерью. А еще сильнее – с тем, что мучило и не давало покоя ей все эти годы, как бы ни пыталась Би в себе это заглушить.

Общность с ее творчеством.

Продавец, тихонько насвистывая, взял в руки кредитку.

– У вас, скажу я, наметанный глаз. А еще вам улыбается удача: картина только сегодня утром прибыла из некоего унаследованного имения, и долго она б у нас не провисела. Эта художница отсюда, из Лос-Анджелеса, и зовут ее Фиби Арчер. Она очень востребована была в восьмидесятых. Коллекционная вещь, – добавил парень и отошел к стойке пробить чек.

– Я знаю, – тихо сказала Би. – Это была моя мать.

Спустя минут двадцать она стояла на улице с приставленной к ногам, старательно завернутой картиной и дожидалась такси, которому до нее ехать оставалось шесть минут. Недолго думая, она набрала номер отца. Тот снял трубку после второго гудка.

– Привет, пап.

– Привет, Би. Ну как там идут дела в твоем угловом кабинете?

Отец и бабушка были чрезвычайно рады, что Би наконец образумилась и вернулась в Лос-Анджелес. А уж тем более, что сразу получила руководящую должность в новой фирме и вожделенный угловой кабинет. Би прерывисто вздохнула, заранее зная, что отцу не понравится то, что она собирается ему сказать.

– Да вот подумываю с ним проститься.

– Ох, Беатрис… – Он издал тяжелый вздох, полный раздражения и досады. – Но почему?