Я, правда, планировала, к моменту, когда отойду от дел, скопить неплохое состояние и приобрести домик на берегу какого-нибудь моря и да, печатную машинку, желательно «Мерседес-прима» или на худой конец «Олимпию».
Но жизнь очень любит с грохотом рушить наивно возведенные нами воздушные замки надежд, и, похоже, моя пенсия действительно наступит куда раньше, чем я думала. Придется работать на хлебопекарном заводе — там-то мне точно не придется гоняться за избалованными мальчиками и беспокоиться о приложениях для слежки на различных девайсах.
Ох, Женя. Кто же знал, что двадцать семь — такой роковой и переломный возраст. И вроде думаешь, что рискуешь составить компанию Курту Кобейну, а в результате просто становишься действительно старой и рассеянной. А жизнь продолжается.
Мне столько всего хотелось спросить у Игната, но в то же время совершенно не хотелось узнавать ответы на заданные вопросы: «Ты знал, что Клаус сбежал из дома в ночь твоего отсутствия?» «И зачем я полезла в твою комнату удалять записи с камер?» «Как вы меня еще не вышвырнули, с моими косяками?» «И конечно, зачем, кстати, ты нанял этих растяп-амбалов?»
Я печально усмехнулась про себя, что столько журила Ивана за допущенную ошибку и проявленную слабость, а в результате и сама наворотила дел не меньше, чем он во время, казалось бы, элементарной миссии. От меня-то всего требовалось проконтролировать домашний арест мальчишки. А что в результате? Вместо самоизоляции этот негодник болтался по городу и влипал в неприятности, а сейчас смылся уже во второй раз… Плакала моя чудесная карьера! Можно смело собирать немногочисленные вещи и возвращаться к тете Миле с пустыми руками и, конечно ужасным позором.
Кажется, Игнат заметил мое крайне мрачное настроение и сделал потише ненавязчивый джаз, доносившийся из колонок.
Он наконец-то решился нарушить угнетающее молчание:
— Евгения, все в порядке?
То обращение на «вы», то полное имя. Спасибо еще по отчеству меня не назвал. Или это очередное проявление его странноватой манеры общаться, или начало очень неприятного разговора, который, впрочем, не станет менее гадким, если отложить его на потом.
— Не уверена, — честно призналась я и робко посмотрела в его сторону, к счастью, Игнат внимательно следил за дорогой и не отвлекался, — ты не сердишься, что я упустила мальчишку?
Я не знала, о каком из двух раз его бегства я сейчас говорила, но это было и неважно.
— Я все понимаю, — вдруг выдал Игнат, — на твоем месте я бы тоже позволил ему «остыть». Его крики были слышны на весь поселок. Когда он в таком настроении, я предпочитаю «отпустить поводок»…
— А он не всегда в таком настроении? — мрачно усмехнулась я, и в ответ Игнат легонько улыбнулся.
Мне стало немного легче, хотя я толком не знала почему.
Дорога показалась мне удивительно долгой, вероятно, из-за повисшего в салоне автомобиля душащего напряжения. Мне даже захотелось попросить Игната остановиться на обочине и позволить мне немного подышать воздухом. Все-таки я чудовищно разнервничалась из-за своего провала и всей этой ситуации. Но я не стала этого делать, в моих же интересах было поскорее найти Клауса и волоком притащить его обратно в особняк, запереть в комнате и самой спрятаться в отведенной мне спальне. Лишь бы спрятаться от жуткого, нарастающего с каждой минутой стыда.
Пока я думала обо всех этих невеселых перспективах, Игнат вдруг сделал то, чего я от него ожидала меньше всего — положил свою ладонь поверх моей руки, спокойно покоившейся на колене. И хорошо, что за рулем «Роллс-Ройса» была не я, ибо в противном случае мы вылетели бы на встречную полосу или протаранили бы парочку придорожных столбов.
— Не волнуйся, — очень мягко заговорил Игнат, — ты не сделала ничего плохого…
— Я э… что… нет! — запнувшись, выдавила я, по-настоящему не зная, что сказать.
Мой обычно острый язык стал ватным, а все навыки красноречия исчезли, как не было.
Что это, черт возьми, вообще такое? Я действительно выгляжу такой побитой, что даже этот социопат снизошел до простого человеческого сочувствия? И тактильного контакта заодно.
Мне стало и жарко, и холодно одновременно, и вроде бы широкий ворот футболки начал давить и сдавил горло.
Я неловко выдернула свою руку и тут же посчитала это действие слишком резким и грубым, ведь Игнат вряд ли задумывал что-то плохое и, скорее всего, действительно хотел меня утешить.
Чтобы скрыть неловкость, я выхватила из куртки телефон и отупело уставилась в экран. Как назло на нем не высвечивалось никаких уведомлений, которыми я могла бы занять свое внимание. И почему все всегда звонят и пишут мне в самый неподходящий момент, а сейчас абсолютная тишина в эфире?
Игнат тоже почувствовал себя неловко, я краем глаза заметила его слегка опустившиеся плечи.
Он вроде как открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же осекся и до самого конца пути мы ехали в напряженном молчании. Опять.