Читаем Наруто (СИ) полностью

- Давай покажу, -- рисую кисточкой ему на ладошках спирали и добавляю пару чёрточек, запитывая от его собственой чакры. -- теперь хлопни в ладоши.

Киба хлопает, но ладони примагнитились друг к другу и разделить не получается, -- все смеются. Киба с усилием отрывает ладони друг от друга и злится что над ним смеются.

- У тебя слишком много чакры, Киба. -- надо его успокоить -- руки чакрой друг к другу притягиваются.

- А тогда ладно, -- Киба улыбается, мериться чакрой у учеников первое дело, и начинает хлопать в ладоши, каждый раз с усилием отрывая их.

- И мне нарисуй, мне тоже, со всех сторон тянутся руки.

Рисую. Все начинают хлопать.

- Эй, -- спрашивает Киба, -- а как снимается это дзюцу?

- Как хочешь, так и снимай, хочешь линии сотри, хочешь руки помой.

- И всё равно баловство это твоё фуин, а вовсе не убойное дзюцу, -- Киба сообщает.

Ну да. Вот ваша Инудзуковская Гатсуга, которой твой соклановец вчера порвал одного бескланового чунина в спарринге, несомненно убойная штука. Чунина латали всем госпиталем, у меня последнего чакра оставалась, но вытянули. Есть даже шансы что в строй вернётся, через пару лет, если у него деньги есть эту пару лет прожить. Всего этого я не говорю, не поймут.

Моя затея с легизмом развивалась не так как рассчитывал. Я планировал просто подготовить почву под будущую империю, но никак не расчитывал на революцию. На клановых шиноби идея о главенстве закона оказала страшное влияние. Как ни странно, бесклановые, кому это было более выгодно, остались равнодушны. "Великий Трактат" переписывали от руки на свитки, потому как брошюрок не хватало, обсуждали на улицах. Властям деревни и в голову не приходило бороться с крамолой, идеологических атак этот мир ещё не знал.

Учихи -- клан своеобразный. Вспыльчивый, но до щепетильности честный, врать и обманывать им не позволяет гордость. Убивают с гордо поднятой головой. Поэтому и полиция деревни у них, а не у администрации. Доверие полное. Клан--основатель всё же. Учихи сожрали легизм с крючком и леской. О чем с присущей им прямотой заявили. Что неплохо было бы Коноху перестроить сообразно последним научным данным. А если Совет Джонинов Коноху перестраивать не желает, то они, Учихи, пойдут перестраивать какую нибудь другую деревню.

Все это рассказал мне Ро--сенсей по секрету на вечернем дежурстве. А утром Учих не стало. Их вырезал Итачи, а Шисуи никого не вырезал, потому как накануне самоубился. Так сказал Хокаге. Хокаге показал свою силу и ему пофиг, что дело шито белыми нитками. Все всё поняли и крамольные разговоры утихли. Сказали Итачи, значит Итачи, вот такой он плохой Итачи. Об этом шептались на улицах. Захотелось вдруг молодому шиноби силу молодецкую потешить, вот и зарезал весь свой клан. Ай--яй--яй!

Итачи объявили нукенином, но искать не побежали. Не до него, надо добро Учиховское делить. Бесклановым заткнули рты просто и эффективно, разрешили грабить. Негласно. Тем самым повязали с верхушкой.

Народ потянулся в Учиховский квартал и квартала не стало, стал поток и разграбление. Верхушка деревни грабить квартал не побежала, не по чину, однако все доли Учиховские в лавках и мастерских себе переписала. Основной куш получили Сарутоби как клан. Старейшины и Данзо поделили остальное. Кланы деревни не получили, или не взяли ни ре. Это я уже потом установил, когда бумаги из администрации смотрел.

Такой урок феодальных политических технологий я получил.

За всей этой суматохой никто не вспомнил про единственого выжившего Учиху Саске. По всей феодальной логике должен был Саске в больничке помереть от горя. Чудом жив остался. Чудо звали Узумаки Наруто.

В смерти Учих виноват был я, и спасти последнего был обязан. К нам его привезли уже следующим вечером, что с ним шестнадцать часов делали, понятно. Гендзючили. Сам он был без сознания и гендзюцу продолжалось. Я заявил, что Саске -- мой друг и я буду сидеть при нем. Никто не возражал, все пытались держаться от Учих подальше. Остался на ночь.

Менталист из меня пока никакой. Техник выучил множество, а практики ноль. Решил его печатями прикрыть как себя, набрал поглощающих печатей, взял образец чакры Саске, ввёл в печать исключение на неё. Полез ставить. Защита. Пока ломал, времени не осталось. Сломал. По быстренькому залез к Саске во внутренний мир, мама дорогая! Ему внутренний мир переделали в квартал Учих разгромленый. На мостовой сидит маленький мальчик лет четырех. А Саске то уже восемь. Психологический возраст откатили, или сам откатился от стресса. Про такое дзюцу я читал, Обращенное Время называется, скоро парень ляжет в позу эмбриона, и покатится дальше. В младенца, в зародыш. В конце искра освободится и все. Вовремя я.

Начинаю шлёпать печати, чужая чакра бледнеет, рассасывается, разгромленый квартал исчезает.

- Ты кто?-- Очнувшийся Саске спрашивает.

- Неважно, -- отмахиваюсь, -- всё потом, сейчас нужно вывести тебя из гендзюцу.

Убегаю по кейракуккей в отдел головы, по дороге срывая все печати, и ставя свои. Возвращаюсь к Саске. Повторяю ему.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза