Наш креативный мозг. Как человек и мир творят друг друг

Можно часто слышать об опасности присутствия нейронаук в зале суда. За этим, однако, стоит отживший дуализм, ибо вина, вменяемость и заранее обдуманное намерение не что иное, как свойства нашего мозга. Кроме того, Виктор Ламме в подобном же интервью справедливо указывает на то, что Меркелбах исходит из предпосылки, что нашим мозгом управляют наши намерения; однако это принятие причинности, основываясь на исследованиях свободной воли, не имеет прочной основы. Если человек совершает преступление, значит, в его социальном развитии что-то пошло не так, и это должно быть исправлено. При этом вовсе не нужно опираться на такую иллюзию, как свобода воли (ил. 103).

Согласно Меркелбаху, главенствующая роль отводится изучению поведения обвиняемого, потому что суд выносит приговор именно его поведению. Одни люди с заболеванием мозга демонстрируют ненормальное поведение, другие – нет. Поэтому, говорит он, сканирование ничего дать не может. Меркелбах указывает на то, что эксперты легче замечают аномалии, если весь случай в целом наводит на мысль об аномалиях, тогда как врачи не замечают аномалий, если они их не ожидают. Кроме того, суждение экспертов испытывает влияние сторон, которые их оплачивают. Этой проблемы, по мнению Меркелбаха, можно было бы избежать, если бы эксперты не получали никакой предварительной информации об обвиняемых. Хорошая идея, но она не имеет никакого отношения к дискуссии о значении для суда неврологических доказательств (ил. 104).

Другую проблему Меркелбах видит в том, что обвиняемые могут симулировать симптомы, добиваясь возмещения ущерба или отмены приговора (De Telegraaf, 7.05.2011). Существует психологический тест валидности симптомов, позволяющий это контролировать. Меркелбах также проводит исследования, из которых следует, что можно научиться специально симулировать структуру личности, чтобы получать соответствующую функциональную магниторезонансную томограмму. На нее можно умышленно повлиять и с помощью медикаментов. Это интересные возможности, но реакции, измеряемые с помощью фМРТ, часто слишком быстрые, чтобы на них можно было сознательно повлиять. Кроме того, попытка манипулировать фМРТ может полностью провалиться, если она подготовлена недостаточно тщательно. И к тому же кто имеет в своем распоряжении фМРТ?

Представляют ли предполагаемые манипуляции с фМРТ проблему в судебном процессе, пока не ясно, однако все это кажется немного надуманным, притом что грубейшие аномалии мозга все еще могут оставаться незамеченными, потому что «стандартно» получение структурной фМРТ проводится слишком редко. Так, один человек за различные мелкие преступления свыше 17 лет провел в тюрьме, откуда его выпускали и куда он вновь возвращался. В последние 5 лет он был осужден более 20 раз и половину этого времени провел в заключении. Наконец его задержали с десятью бифштексами, которые он пытался вынести из супермакета. Никто не знает, что он намерен был с ними делать. И тогда его мать рассказала, что все началось после автомобильной катастрофы. Несколько недель он был в коме. После выхода из больницы он упал и снова пролежал несколько недель в коме. МРТ-сканирование показало тяжелое повреждение префронтальной коры от неокортекса до желудочков. Слева у него было обширное повреждение в коре височной доли. Ничего удивительного, что он не мог совладать со своими импульсами. Немецкое томографическое исследование, проведенное в исправительном заведении с высокой угрозой безопасности, показало, что мозг почти половины заключенных имеет более или менее значительные аномалии.

Меркелбаху, уделяющему основное внимание поведению, возражает Ламме, указывающий, что для решения проблемы следует использовать наилучший метод, и я с ним совершенно согласен. Наилучшим методом могут быть генетическое исследование, сканирование или поведенческий тест, а во многих случаях – комбинация различных приемов.

Применение фМРТ уверенно завоевывает признание. Когда испытуемому при функциональном сканировании мозга показывают фотографии мужчин, женщин, юношей и девушек, можно определить, является он гомосексуалом, гетеросексуалом или педофилом и отдает предпочтение юношам, девушкам или и тем и другим. Еще предстоит убедиться, насколько достоверны эти исследования. Но независимо от этого в обозримом будущем будут продолжаться дебаты, можно ли применять такое сканирование, чтобы проверять людей, например, на педофилию, перед тем как они приступят к работе, где будут соприкасаться с детьми. При злоупотреблениях в отношении детей только 40–50 % виновников являются педофилами, и 43 % педофилов совершают педосексуальные действия. Что касается остальных 57 % педофилов, возникает принципиальный вопрос, можно ли исключать их из профессии или хотя бы выполнения тех или иных функций, если они никогда не делали ничего предосудительного.