Наш маленький, маленький мир

Дорогу из школы мы постоянно удлиняли, частенько шли через Стромовку. Мы обе любили ботанику, собирали растения для гербария, любовались раскидистыми кронами старых деревьев, наблюдали за семейками уток на озере. Боковые аллеи днем были пустынны, особенно зимой. Однажды нам навстречу попался красивый, элегантно одетый молодой человек. Проходя мимо, он резко распахнул свое темно-синее пальто…

Я выросла среди мальчишек, да и братик дома лежал в одной рубашонке, и тем не менее я была потрясена. Я боялась даже взглянуть на подружку, но почувствовала, что и для нее удар был жестоким. Искоса взглянув на нее, я заметила, что она вспыхнула и что лицо ее болезненно исказилось, я тут же устремила взгляд вперед, прямо перед собой.

— Как ты думаешь, этот пан сумасшедший? — спросила она хриплым голосом через некоторое время.

И только тут мы оглянулись. Синего пальто уже не было видно. Но после этого случая мы старались ходить по центральным аллеям, хотя ни за что на свете не признались бы друг другу в своих страхах. О странном человеке больше никогда не обмолвились ни словом.

Зорка, девочка развитая и эрудированная для своих лет, долго оставалась ребенком в мыслях, да и по внешности. Мы не поверяли друг другу на ушко «взрослых» секретов, мы засушивали растения для гербариев, выращивали кактусы, создавали маленькие японские садики, окапывали крокусы, поливали клумбы в саду, обменивались книгами, ходили плавать, посещали уроки иностранных языков, бегали на лекции и смотрели научные кинофильмы.

Видимо, Коменский все-таки сделал свое дело, хоть мы отбивались от него руками-ногами. Зорка, подобно Павлику, уводила меня от самой себя, назад в детство. Она давала мне свои книги и тем отвлекала от тяжелого, не по возрасту, чтения. Возня с цветами не оставляла времени для меланхолических раздумий.

Еще недавно Штепка затаскивала меня в свои шумные, озорные компании, а сейчас уже сказывалась разница в возрасте, она превратилась в благонравную барышню, но ее плохо скрываемый темперамент лишал сна окрестных парней.

Зорка сумела вырвать меня из моего упрямого одиночества и привести к людям. Ей даже удалось успокоить мою маму, постоянно дрожащую от страха, как бы со мной чего не случилось, и потому не спускающую с меня глаз.

— А мама за тебя не боится?

Зорка пожимала плечами.

— Мама считает, что все — в руках судьбы.

Моя мама задумалась.

— Может быть, она и права.

Так я опять попала к скаутам, меня даже отпускали в двухдневные походы. Скаутскую клятву давала звездной ночью у костра. Я стояла, подняв сложенные пальцы, в глазах отражалось пламя, в ушах гудело от шума деревьев, грудь была охвачена жаром, а по спине гулял ледяной ветер.

В торжественный момент я забыла, что наш отряд состоит из склочных и ревнивых девчонок. В затхлом, маленьком клубе без окон мы учились вязать узлы, читать карту, определять стороны света и завидовали тем из нас, у кого больше всевозможных отличий — ленточек и бантиков. У нас были звания и ранги, мы делали вид, будто подчиняемся старшему по званию, но разумеется, нам не хватало военного пыла, и все эти фокусы мало нас привлекали.

Наша вожатая была старая дева с нечистой кожей, добрая, готовая пожертвовать собой и болезненно целомудренная. Она, как могла, избегала совместных мероприятий с мальчишескими отрядами, бойскаутов с голыми коленками считала не «братьями», а чуть ли не врагами.

Как-то мы нашли в урне привядший букет, и тут же кому-то пришла в голову мысль подарить его нашей вожатой. Мы натерли глаза луком и отправились поздравлять ее с замужеством.

— Теперь, сестра, ты от нас уйдешь, — проливали мы крокодиловы слезы, — что же будет без тебя делать отряд, ведь ты выходишь замуж!

Она, бедняжка, растрогалась и принялась уверять нас, что мы введены кем-то в заблуждение, только тут я поняла неуместность и жестокость нашей шутки.

Очень быстро нам опротивели и скаутские вечера. Мы с Зоркой пытались их оживить, отыскали интересные рассказы, которые я переложила для исполнения на сцене, но аскетической душе нашей вожатой были чужды любые идеи, кроме скаутских. Мы до обалдения разыгрывали разную ерунду: например, сценку про избалованную девочку, которая, став скаутом, закалилась и поздоровела.

Пропаганда закаливания особенно ценилась в те времена, когда сотням тысяч наших сверстников нечем было обогреться, негде спать, нечего на себя надеть.

Наши добрые дела сводились к благотворительности — вместе с пожарными мы участвовали в операции по сбору одежды.

Оркестр пожарной команды, сидя в машинах, гремел, услаждая слух дарителей во время воскресного пробуждения, а мы, наряженные в национальные костюмы с различными нашивками на рукавах, звонили в двери вилл и просили пожертвовать старье. Кое-где уже были приготовлены свертки, кое-где с трудом продирали заспанные глаза и рылись в шкафах, а мы перетаскивали барахло в автомобили. Наш синеглазый пожарный посматривал на нас с пренебрежением — видимо, он ожидал «сестер» повзрослее.