Наш маленький, маленький мир

— Вот свиньи, — восклицала парикмахерша, читая газету, — вы только поглядите! При закрытых дверях! Людей туда не пускают! Еще бы! Можно представить, у каких важных господ рыльце в пушку!

Газетное сообщение вернуло меня назад, в первый класс, когда я только-только начала учиться в гимназии. Уроки закона божьего для католиков вклинивались между совместными занятиями, и ученики иного вероисповедания или неверующие — и тут я была единственной в классе — получали в дар целый час свободы.

Мы дружно проводили его, играя в Летенских садах, пока одна из наших девочек не затащила нас на ипподром. Утром, до полудня, здесь никто не занимался верховой ездой, только какой-то подросток с ехидной холуйской физиономией чистил лошадей. Езда на осле стоила крону, а на лошади — вдвое дороже. Лошадей было две: крупный Аякс и изящная, горячая Вера. За меня заплатила Зорка.

Наконец-то исполнилась моя давнишняя мечта: парень сунул мою ногу в стремя и помог взобраться в седло. Я судорожно уцепилась за луку, земля покачнулась, конь двинулся вперед, мне почудилось, что нахожусь я где-то на необыкновенной высоте, желудок подскочил к самому горлу.

— Быстрее! Езжай быстрее! Давай! — подбадривали меня девочки, которые уже успели насладиться этим счастьем до меня. — Выпрямись, смотри вперед, держи узду!

Я растерялась от множества указаний, огромное тело мерно колыхалось подо мной, и только когда я снова очутилась на земле, мне полегчало.

Карманные деньги вскоре иссякли, но ипподром по-прежнему манил нас. Наша соученица, с которой мы впервые пришли сюда, ездила каждый раз по целому часу и частенько удирала с уроков. Позже ей разрешили выезжать даже в Стромовку.

— Деньги кончились? Не страшно. Я попрошу шефа, он вам разрешит кататься задаром.

Она привела нас к нему. Впервые в жизни я видела такую физиономию. Пергаментная кожа, скуластый, желто-зеленые глаза с узкими кошачьими зрачками.

Стоял он спокойно, внешне бесстрастный, но у меня было такое ощущение, будто он прыгнул, вонзил в меня зубы и когти, высунул длинный липкий язык и стал рыться в моих внутренностях, как муравьед в муравейнике.

— А на осле покататься не хочешь?

Они переглянулись с помощником поверх моей головы, я повернула голову и успела заметить безобразную ухмылку на роже мальчишки. Я, не сопротивляясь, дала подсадить себя на осла, и тот затрусил мелкой рысцой. Нет, это не тот полный ужаса восторг, какой испытываешь, сидя на лошади, — высоко, высоко! Неприятная тряска раздражала меня. Я опять перехватила взгляд, которым хозяин обменялся со своим подручным, и сползла со спины осла. Упала, но, прежде чем кто-нибудь из них успел мне помочь, поднялась.

Я старательно избегала их прикосновений. Их руки наводили на меня панический страх, они напоминали щупальца спрута, душившие ныряльщиков в фильмах ужасов. Я выскочила из-под брезента на улицу.

— Что-нибудь случилось?

Зорка выступила мне навстречу. Так отрадно было вновь увидеть ее безмятежное личико!

— Ничего, просто больше не хочется, неинтересно.

— Ага, довольно нудно, — согласилась Зорка. — Знай себе езди взад-вперед, взад-вперед!

Я не решилась сказать ей, что сейчас видела дьявола. Он стоял, щурил кошачьи глаза, сладенько и коварно усмехался, наблюдая, как я, осужденная на адовы муки, корчась от отвращения, трясусь на осле и делаю круг за кругом в липкой паутине двух перекрещивающихся взглядов.

Мы перестали ходить на ипподром, Зорке вообще все надоело, да и мои увлечения тоже быстро менялись.

Но наша соученица все продолжала ездить. У нее, единственной в классе, постоянно водились деньги. Она давала их на сохранение девчонкам или прятала где-нибудь в классе, в тайнике. Там же оставляла часики и колечки, плитки шоколада, даже платье.

— Я коплю, — спокойно отвечала она на все наши вопросы, — кое-что дает тетка, кое-что бабушка. Дадут на тетради и на цветные мелки, а я скоплю на часы! Понимаешь теперь, почему я не могу их принести домой?

Мы чувствовали, что она врет, но по наивности не связывали ипподром с источником ее доходов. Наоборот, мы полагали, что деньги дают ей возможность кататься на лошади.

В классе господствовала круговая порука, и дома я о своей соученице даже не заикнулась. Девочка была тихая, миленькая, ничем не привлекающая к себе внимания. Лишь в третьем классе она начала вдруг чрезвычайно быстро развиваться, расцвела, располнела.

— Ваша подруга тяжело больна, — в один прекрасный день объявила нам классная дама, — и к вам больше не вернется.

Мы переглянулись. Мы не могли поверить, что болезнь может проявляться подобным образом. Странные симптомы. Может быть, другие девочки знали больше, чем мы с Зоркой, но до нас ничего не дошло, а возможно, мы еще не понимали намеков.

Но сейчас, в больнице, мои собеседницы не пощадили моего целомудрия — я не краснела, а только становилась все бледнее — и открыли мне правду в ее жестокой наготе. Я вновь пережила всю сцену на ипподроме: унизительную скачку на осле, липкие присоски руки, до которой я даже не дотронулась.