Наш неистовый конец

– Я защищу твоих друзей, – сказал наконец генерал Шу. – Я буду оберегать их как могу, но мне понадобится твоя помощь. Разве тебе не нужна цель в жизни? Разве ты не хочешь перестать скрываться?

– Да, – тихо ответил Маршалл. – Я бы этого хотел.

– Вот и хорошо. – Генерал Шу положил руки на плечи Маршалла и сжал их. Почти по-отечески, почти нежно. – Очень хорошо.

* * *

Роме казалось, что если он посмотрит еще на одну карту, то поджарит свой мозг.

Недовольно хмыкнув, он отодвинул от себя все бумаги и запустил руку в волосы, разрушив свою укладку.

Все летело в тартарары, и он не мог себе представить, как Белые цветы смогут это пережить. Его отец заперся в своем кабинете, а остальные влиятельные члены их банды либо куда-то пропали, либо собирались исчезнуть. Это случилось не сразу после того, как в городе сменилась власть, но чем больше проходило времени, тем яснее становилось, что прежние порядки не вернутся. Их связи в иностранных кварталах были утрачены; их соглашения с вооруженными формированиями на окружающих Шанхай территориях рухнули.

У господина Монтекова оставалось только два пути. Либо собрать свои силы и дать открытый бой сразу двум группировкам – коммунистам и Гоминьдану, – либо поджать хвост и распустить банду. Первый путь был невозможен, так что оставался только второй. Если бы только его отец открыл свою дверь, когда Рома стучал в нее. Столько лет Рома пытался доказать ему, что он чего-то стоит – и ради чего? Их власти все равно придет конец.

Рома сел прямо, вытянувшись, чтобы видеть, что происходит за приоткрытой дверью. Была ночь, и свет лампы на его письменном столе беспорядочно мигал. В доме что-то было не в порядке с проводкой, и он подозревал, что это происходит потому, что подстанции и линии электропередач в городе все еще лежат в руинах.

– Веня? – крикнул он. – Это ты?

Лампа на его столе вдруг погасла. Когда в комнату вдруг ворвался Венедикт, первым побуждением Ромы было предположить, что на его кузена снизошло озарение насчет плана по спасению Маршалла.

Венедикт наклонился, упершись руками в колени, и, увидев его мертвенно бледное лицо, Рома вскочил на ноги. Значит, никаких озарений.

– Что с тобой? – спросил он.

– Ты слышал? – выдохнул Венедикт и покачнулся, едва не упав.

– Слышал что? – В тусклом свете из коридора Рома ощупал руки кузена от плеч до запястий. Похоже, они были целы. – Ты не ранен?

– Значит, ты еще не слышал, – сказал Венедикт. В его тоне звучало что-то такое, что Рома насторожился. – Все подтверждается. Гоминьдановцы, коммунисты, Алые – об этом говорят все. Готов поспорить, что это известие не должно было просочиться за пределы Алой банды, но оно просочилось.

– Известие о чем? – Рома едва удержался от того, чтобы встряхнуть своего кузена. – Веня, о чем ты говоришь?

Венедикт осел на пол.

– Джульетта умерла, – прошептал он. – Она убила себя.

* * *

Джульетта не умерла, но она чуть не падала с ног от усталости, потому что ей пришлось бежать через весь город. Она так спешила, что, кажется, растянула лодыжку и едва не выплюнула собственные легкие. Добежав до штаб-квартиры Белых цветов, она надвинула шляпу на лицо и, остановившись, чтобы отдышаться, прислонилась к задней стене.

Ей удалось отсрочить начало ликвидации до четырех часов утра. По истечении этого времени ее уловка могла вскрыться, если гоминьдановцы потребуют дальнейших объяснений.

Пока что все шло так гладко, что она чувствовала – что-нибудь наверняка пойдет не так. Она смогла проникнуть в пустой кабинет отца, сумела написать записку, подделав его почерк, и поставить на ней его печать. Для китайцев оттиск личной печати человека был равносилен его подписи, как бы неразумно это ни было. Господин Цай держал личную печать в запертом ящике письменного стола, который Джульетта умела отпирать. Записка была короткой: «Моя дочь убила себя, вонзив кинжал в свое сердце. Хотя я понимаю важность революции, прошу Вас позволить всем Алым скорбеть о ней до рассвета и только тогда начать действовать». Она растолкала бесчувственного посыльного и, угрожая ему ножом, заставила доставить записку тому деятелю Гоминьдана, который отправил господину Цаю перехваченное ей послание. При этом она пригрозила мальчишке, что сдерет с него кожу, если он скажет кому-то, что она жива.

Как только он выбежал из дома, она поспешила к телефону. Ей надо было предупредить Рому и о том, что отдан приказ убить его, и о том, что она жива, что бы там ни болтали на улицах.

И тут она вспомнила, что телефонная связь не работает.

– Tā mā de!

Она, разумеется, пыталась дозвониться – она повторяла свои попытки в надежде на то, что на телефонной станции ее все-таки соединят. Но из этого ничего не вышло, к тому же в доме не оказалось ни одного посыльного, который мог бы предупредить Монтековых, поскольку все они были отправлены в город, где ждали, затаившись, как змеи в высокой траве.