Наш неистовый конец

Прежде чем покинуть дом, Алиса предупредила стольких Белых цветов, скольких смогла, чтобы они спрятались где-нибудь в городе, пока еще темно; скорее всего, и до других Белых цветов дошло известие, что надвигается беда. В воздухе уже витало что-то такое, предвестие катастрофы, какой-то звук, неуловимый для человеческого уха.

– Он считает, что ты умерла, – так что кто знает, куда он мог пойти?

– Нет, он не любит больших пространств. Он бы не пошел к реке, чтобы оплакивать меня.

Джульетта принялась легко шлепать себя по лицу, как будто это могло помочь ей думать. Алиса продолжала грызть ногти.

– По-моему, уходя, он выглядел так, будто ему надо было что-то сделать, – медленно проговорила Алиса.

Джульетта всплеснула руками.

– Нам с ним ничего не надо делать, если не считать…

Им надо найти Дмитрия. Не допустить распространения помешательства.

– Он что-нибудь говорил о том, что отправится искать Дмитрия Воронина?

Алиса покачала головой.

– Я думала, вы не знаете, где сейчас Дмитрий.

– Да, мы этого не знаем. – Джульетта искоса посмотрела на Алису. – А как это узнала ты?

Алиса закатила глаза и постучала по уху. Было трудно поверить, что несколько месяцев назад она лежала в коме и, придя в себя, была такой худой и слабой. С тех пор она, похоже, стала намного крепче и взрослее.

– Я знаю все.

– Ладно, Мисс-Я-Знаю-Все, тогда скажи мне – где твой брат?

Алиса сникла, и Джульетта сразу же устыдилась своих слов. Сколько же Алисе сейчас лет? Двенадцать? Тринадцать? В таком возрасте кажется, что если тебе больно, то эта боль никогда не пройдет. Она, конечно же, пройдет, боль всегда проходит, даже если не уходит до конца. Но для того чтобы понять это, нужно время.

– Прости, – сказала Джульетта и привалилась к стене. – Я боюсь за него. Если мы не сможем найти Рому до того, как своих людей на улицу выпустит Гоминьдан, они доберутся до него.

Они не станут колебаться. Гоминьдановцы ждали долго. Они много лет смотрели на этот город, наблюдали, как он переживает свой золотой век с джаз-клубами и немыми фильмами, и кипели злобой при виде того, как Шанхай распевает песни, пока остальная страна голодает. Возможно, на самом деле их злость направлена против империалистов, прячущихся за своими заборами из сетки рабицы в иностранных кварталах. Но когда в руках у вас пистолеты, винтовки и дубинки, не все ли равно, кого вы ненавидите? Главное – предлог для того, чтобы пустить ее в ход.

Алиса вдруг встрепенулась и склонила голову набок.

– Даже если Рома не знает, где находится Дмитрий, что если он все еще пытается остановить его?

Джульетта отделилась от стены и нахмурилась.

– Каким образом?

– А вот каким. – Алиса схватила Джульетту за руку и постучала по внутренней стороне ее локтя – там, где под кожей виднелись голубые вены. – Занимаясь вакциной.

Джульетта ахнула. Теперь она поняла.

– Лауренс, – проговорила она. – Он сейчас у Лауренса.

* * *

Это был тот самый парень из переулка, у которого из головы шла кровь. Теперь его рана зажила, и он стоял за спинами руководителей Всеобщего профсоюза – Кэтлин была уверена, что она должна их узнать, но она не могла вспомнить имена этих людей.

Главные руководители здешних коммунистов были рассеяны по городу, занимаясь делами, от которых зависел успех революции. А те, кто подчинялся им и находился сейчас в опорном пункте, в который ворвалась Кэтлин, только нахмурились, когда она попыталась объяснить им, что должно произойти, и сказала, что те малые с повязками профсоюзов на руках, которые заполнили улицы, это не рабочие, а гангстеры из Алой банды, намеренные учинить кровавую бойню.

Этот парень был чьим-то сыном, он был для кого-то важен. Он кому-то что-то шепнул, тот что-то шепнул кому-то еще, кто-то прочистил горло, затем человек, сидящий в центре комнаты, снял очки и сказал:

– Если грядет бойня и вы пришли предупредить нас, то как же мы можем ее остановить? Ведь у Гоминьдана есть армия, а мы всего лишь бедные люди. Мы простые…

Кэтлин сложила руки на груди и, оглядев тех, кто сидел перед ней, подумала: как это на них похоже – говорить такие слова. Эти люди, сидящие за столом, не были ни бедными, ни простыми: они занимали достаточно привилегированное положение, поскольку руководили рабочим движением. Если бы она могла, то закричала бы так, чтобы ее услышали даже на небесах, и предупредила бы тех, кого действительно можно было назвать бедными и простыми людьми, – предупредила бы их напрямую, потому что именно их она хотела защитить. Не этих немногочисленных идеологов, не тех, кто считал себя революционерами. Ведь в конечном счете массовые движения выживают, а отдельных людей можно заменить.

Вот что она такое. Всего-навсего одинокая девушка, делающая все, что она может, ради достижения мира.