Наш неистовый конец

– Ладно, тогда иди, – сказал еще кто-то из них. И не успел Венедикт даже сдвинуться с места, как они направились в противоположную сторону, бормоча что-то о господине Цае.

Венедикт выдохнул и побежал дальше с бешено колотящимся сердцем. Это был риск, ведь, возможно, господин Цай публично не объявил, что устроила Джульетта. Похоже, на сей раз фортуна была на его стороне.

Наконец впереди показалась цель, к которой он спешил. Высокие ворота из кованого железа, выкрашенные в черный цвет. Кажется, их никто не охранял, и на территории тоже никого не было. Слышен был только далекий вой сирен – да еще свист ветра, бросающего его волосы на глаза.

Венедикт достал пистолет и осторожно прошел через ворота. Кусты шумно трещали, когда он наступал на них ботинками. Ему надо было подняться по пологому склону невысокого пригорка, где деревья с низко нависающими ветвями росли гуще. В этой части Французского квартала дома стояли далеко друг от друга, и рядом с каждым был сад и извилистая подъездная дорога. Одни были окружены оградами, чтобы никто не смог заглянуть внутрь, на цветники и кустарники вокруг других можно было любоваться свободно. Венедикт нашел бугорок и, встав на него, схватился за верх следующих ворот, подтянулся и увидел внутри еще один забор.

– Это дом или расположение воинской части? – пробормотал он. Кажется, между оградами ни было никакого движения. Крякнув, Венедикт перекинул ноги через первую стену и соскочил на землю. Его лодыжку пронзила боль.

Пожалуйста, только не растяжение. Только не растяжение.

Он сделал шаг вперед. Боль усилилась.

Черт побери.

Подковыляв ко второй ограде, он уперся в сетку-рабицу ногой и перелез через острый проволочный верх. Пусть он порвал отворот на брюках, пусть он сильно оцарапал предплечье и теперь оставлял на траве кровавый след – все это было неважно. Ему нельзя было замедлять шаг, ведь теперь, когда он торопливо обходил сад, его в любую минуту могли заметить.

Показался дом – огромная парадная дверь, справа и слева от нее по крылу, балконы второго этажа нависают над гаражами первого. Судя по количеству припаркованных перед домом блестящих черных автомобилей, внутри полно гостей.

Венедикт остановился, прикидывая, что ему делать дальше. Ему казалось, что он слышит доносящийся из дома гул голосов – значит, там, возможно, проходит какое-то мероприятие. Он не мог уложить это в голове. Ведь Гоминьдан только что развязал в городе бойню. Как же все эти люди могут как ни в чем не бывало собираться вместе и делать свои дела, когда их солдаты убивают людей?

– Маршалл, где ты, черт возьми? – прошептал Венедикт, обращаясь к безлюдному саду. Осторожно, пригибаясь, он двинулся по гравийным дорожкам, держась в тени деревьев. Если он подойдет слишком близко к дому, его, возможно, увидят из больших окон, а если подойдет слишком близко к забору, его могут заметить патрулирующие солдаты. Только зайдя за дом, он решился немного выпрямиться, ковыляя вдоль белой стены. Ему надо найти какой-то способ попасть внутрь. Возможно, если он снимет с себя комбинезон, то сможет выдать себя за гоминьдановца и заявить, что…

Венедикт остановился. Он прошел мимо окна, затем вернулся и заглянул в него. Там над письменным столом стоял флаг, темно-синий с изображением белого солнца. Это был кабинет. Кабинет генерала Шу.

Створки окна были закрыты на щеколду, но это не было проблемой. Венедикт достал из кармана складной нож, раскрыл его и просунул клинок между ними. Достаточно было поднять щеколду, и оконные петли тихо заскрипели, когда Венедикт толкнул стекло.

Он едва мог в это поверить. Стараясь не принести на подошвах грязь из сада, он перелез через подоконник и поморщился, соскочив на ковер. Все было тихо – никакой сигнализации, никакого тайного охранника в углу. Только флаг, колышущийся на сквозняке из открытого окна, пыль, оседающая на бумагах, и блик от света восходящего солнца на стене. Одна дверь – та, которая находилась напротив письменного стола, – вероятно, открывалась в коридор, другая дверь – рядом с флагом – была меньше и, видимо, вела в кладовую.

Взгляд Венедикта упал на стол. У него не было времени мешкать, но он все равно остановился и, пытаясь поменьше наступать на больную ногу, обошел его и взял два листка бумаги, лежащие в центре столешницы.

Иероглифы на первом листке были нацарапаны неаккуратно, второпях.

«Мы перехватили эту записку и сообщили господину Цаю».

Венедикт моргнул, и ему стало не по себе. Второй листок был намного тоньше, чернила на нем просвечивали еще до того, как Венедикт развернул его. Это послание было написано куда более аккуратным почерком и адресовано…

– О, нет, – пробормотал он.