– Вы думаете, что-то изменилось бы, если бы вы держали меня под замком? Думаете, я бы не научилась неповиновению, если бы вы оставили меня в Шанхае и если бы меня учили только китайские наставники с их древней премудростью? – Джульетта хлопнула ладонью по своему туалетному столику и смахнула на пол все гребни и коробки с пудрой, но этого было недостаточно – всего было недостаточно. Слова будто наполняли горечью ее рот. – В конечном итоге я стала бы
– Хватит, – взревел господин Цай.
– Нет! – крикнула Джульетта. Ее сердце бешено колотилось. Если прежде она слышала все звуки, наполняющие комнату, то теперь в ее ушах звучал только неистово бьющийся пульс. – Вы слышите, что говорят люди? Казни коммунистов и Белых цветов – это называют Белым террором, и все говорят о нем так, будто это еще одно помешательство, с которым ничего нельзя поделать. Но это не так! Мы могли бы положить ему конец.
Джульетта сделала глубокий вдох, заставив себя говорить тише. Чем больше она вопила, тем больше ее родители щурили глаза, и она боялась, что скоро они перестанут ее слушать. Но спор еще был не окончен. У нее все еще оставался шанс убедить их в том, что они не правы.
– Вы оба всегда говорили, что власть принадлежит народу, – сказала Джульетта, стараясь говорить спокойно. – Что Алая банда распалась бы, если бы Баба не сделал так, чтобы обыватели гордились быть ее частью. И что же, теперь мы позволяем их убивать? Позволяем гоминьдановцам истреблять всех, кого они подозревают в связях с профсоюзами? Мы были
– Ты хочешь сказать, – холодно перебил ее господин Цай, – что предпочитаешь вернуться к тому времени, когда Белые цветы взорвали наших слуг?
Джульетта отшатнулась. Ее грудь словно сжали железные тиски, ей казалось, что в легких не осталось кислорода.
– Это не то, что я хочу сказать. – Она сама не понимала, что именно хочет сказать, но знала одно – все это
Ее отец отвернулся, но мать продолжала смотреть на нее.
– Чему я учила тебя, – прошептала госпожа Цай. – Разве ты не помнишь? Власть принадлежит народу, но верность превратна и переменчива.
Джульетта с усилием сглотнула. Такова уж была Алая банда. Они сказали «да», когда иностранцы потребовали заключить с ними союз. Они сказали «да», когда политики потребовали вступить с ними в союз, предпочтя выживание всему остальному. Кому есть дело до ценностей, когда пишут книги по истории? Какая разница, если в конечном итоге авторы все равно все перепишут?
– Я прошу вас. – Джульетта упала на колени. – Отмените Белый террор, потребуйте, чтобы гоминьдановцы прекратили убийства, потребуйте, чтобы членов банды Белых цветов отделили от коммунистов. Мы не имеем права уничтожать простых людей. Это нечестно…
– Что ты вообще знаешь о честности?
Джульетта потеряла равновесие, упав на бок и растянувшись на ковре. Она могла бы посчитать на пальцах одной руки, сколько раз ее отец повышал на нее голос. Но теперь он кричал так громко, что это казалось чем-то нереальным. Даже госпожа Цай часто заморгала, прижав руку к вороту своего ципао.
Джульетта пришла в себя быстрее, чем ее мать.
– Все, чему ты научил меня, – начала она и встала. Ее платье собралось в складки вокруг ее коленей. – Все, что касается нашего единства, нашей гордости…
– Я не желаю этого слушать.
Джульетта выпрямилась в полный рост.
– Если вы ничего не предпримете, то это сделаю я.
Господин Цай посмотрел на нее снова. И в этот момент либо электричество начало мигать, либо свет в глазах ее отца померк. Выражение его лица сделалось пустым, как бывало, когда он сталкивался с врагом, как бывало, когда он готовился пытать человека, чтобы что-то выведать у него.
Однако ее отец не прибег к насилию. Он только заложил руки за спину и, понизив голос, опять заговорил спокойно.
– Ты этого не сделаешь, – сказал он. – Оставь всю эту чушь и останься наследницей Алой банды – останься наследницей империи, которая скоро станет опорой нашей страны – или покинь нас сейчас и живи в изгнании.
Госпожа Цай повернулась к нему. Джульетта крепко сжала кулаки, стараясь не показать своего ужаса.
– Ты сошел с ума? – прошипела госпожа Цай. – Не проси ее делать такой выбор…
– Спроси ее. Спроси Джульетту, что она сделала с Тайлером.
В комнате повисла мертвая тишина. На секунду Джульетте показалось, что она ничего не весит, как во время свободного падения, и в животе у нее разверзлась пустота. Но затем значение слов отца дошло до нее, на нее словно вылили ушат ледяной воды. Внезапно она поняла, почему он отказывался посвящать ее в планы Алых, почему он не приглашал ее на совещания с деятелями Гоминьдана. Сколько времени ее отец знал? Сколько времени он знал, что она предательница, но продолжал держать ее здесь, давая возможность жить нормальной жизнью?
– Я убила его.