Наш неистовый конец

– Он приходил в лабораторию? – спросил Рома. – Сюда?

– Я тоже не знаю, как он сумел пробраться сюда. Его зовут генерал Шу.

Почему это имя кажется ему знакомым? Венедикт напряг свою память, но так ничего и не вспомнил. Рома же сразу насторожился.

– Это высокопоставленный деятель Гоминьдана. Чего он хочет от меня?

Лауренс только вздохнул, как будто эта тема утомляла его.

– Полагаю, он обошел все места, про которые известно, что ты там бываешь. Как только я сказал, что тебя тут нет, он ушел.

– Тебе что, грозят неприятности? – спросил Венедикт.

– От Гоминьдана? – Рома фыркнул. – Не больше, чем обычно, ведь они всегда хотят одного – чтобы я был мертв. – Он отошел от лабораторного стола, а Лауренс остался сидеть. – Ну что, пойдем?

Венедикт кивнул. Он все еще обдумывал странное сообщение Лауренса, когда Рома открыл дверь и в лицо ему ударил холодный ветер.

– Сегодня ты выглядишь получше, – заметил Рома, глядя в ту сторону, где располагалась их штаб-квартира. – Ты что, стал больше спать?

– Да, – ответил Венедикт.

«А несколько часов назад я узнал, что Маршалл жив».

Он хотел сказать это вслух, хотел кричать об этом на всех перекрестках, объявить всему миру, чтобы мир, как и он сам, перестал горевать. Но теперь Венедикт был вовлечен во всю эту историю с обещанием, данным Маршаллом Джульетте, он стал еще одной фигурой в большой шахматной игре, в которую с одной стороны играла Джульетта, а с другой – Рома, и, похоже, чтобы Маршалла не сбросили с доски, ему надо будет подыграть Джульетте.

– Хорошо, – сказал Рома, и на лбу его появилась чуть заметная морщинка, возможно, от недоумения, возможно, от облегчения. Кузен услышал, что его голос стал бодрее и не мог понять причины этой бодрости, но ему не хватило смелости спросить об этом прямо.

Уличный фонарь над их головами мигнул, и Венедикт зябко поежился. Когда они оказались достаточно глубоко на территории Белых цветов, чтобы можно было больше не опасаться, что на них вот-вот нападут, он заметил:

– Мне показалось, что тебя не обеспокоила новость, которую я тебе сообщил. Я ожидал более бурной реакции после известия о том, что чудовища украли у Алых вакцину.

– А смысл? – устало ответил Рома. – Ведь Алые все равно не стали бы делиться своей вакциной с нами.

– Дело не в том, что Алые потеряли вакцину, а в том, что чудовищ использовали для выполнения несложной задачи, и они при этом не атаковали людей.

Рома сделал выдох, и его дыхание превратилось в облачко белесого конденсата.

– Теперь я почти уверен, что они никогда не исчезнут, – пробормотал он. – Они будут являться снова и снова, и Джульетта будет приходить и падать передо мной на колени, чтобы я помог ей в последний раз – будет делать это до тех самых пор, пока не воткнет в мою спину нож.

Венедикт молчал, не зная, что на это сказать, и такое отсутствие возражений, видимо, показалось Роме подозрительным, поскольку он быстро оглянулся и открыл было рот, но ничего не стал говорить. Вместо этого, перепугав Венедикта, он выхватил пистолет и выстрелил в темноту поверх его плеча. Венедикт обернулся и увидел какого-то человека, мгновенно скрывшегося в переулке.

– Кто это был? – спросил он и огляделся по сторонам – вот магазин с вывеской на кириллице, вот русские пекарни. Они находились глубоко на территории Белых цветов. – Алый?

Рома нахмурился и приблизился к переулку. Тот, в кого он стрелял, давно исчез – возможно, этот малый был ранен, а возможно, пуля только оцарапала его, ведь расстояние было немалым.

– Нет, – ответил Рома. – Это был гоминьдановец в их форме. Мне показалось, что я слышу шаги за спиной, но я решил, что мне чудится, пока он не подошел ближе. Похоже, за нами следили от самой лаборатории.

Венедикт заморгал. Сначала в лабораторию явился офицер Гоминьдана, теперь за ними хвост, притом на их собственной территории. Это было нагло – слишком нагло.

– Что ты натворил? – спросил он.

Рома не ответил. Он заметил что-то на мостовой – это было похоже на скомканную листовку. Рома подобрал листок и разгладил его.

Его брови взлетели вверх.

– Тут дело отнюдь не во мне. – Он повернул листовку лицевой стороной к Венедикту – с нее на Венедикта смотрело его собственное лицо. – С какой стати Гоминьдан решил следить за тобой?

Венедикт взял листок, и его прошиб холодный пот. Пожалуй, на этом рисунке он был изображен более похожим, чем на его автопортретах. Художник особенно постарался, рисуя его кудрявые волосы. Не было никаких сомнений – это был он.

– Я… я не знаю, – пробормотал он.

Но больше всего его заботило не то, почему Гоминьдан решил установить за ним слежку. Если они следят за ним уже на протяжении какого-то времени, встает более важный вопрос: что они могли видеть вечером, когда он выходил из схрона и прощался с Маршаллом, которого все считают мертвым?

Глава двадцать семь