Наш неоконченный роман. Молчун ты мой любимый

Единственная область бытия, с которым не возникало никаких проблем – это телесное общение. Муж любил подходить сзади, нежно обнимать, прижимая спину Шурочки к своей груди. Зарывался лицом в её густые пушистые волосы. Находил губами прогалины, в которых светилась её кожа, и целовал куда придётся – в основание шеи, мочку уха, висок. Ласково гладил руками её остро реагирующую на прикосновения грудь, пока ещё плоский живот, постепенно приближаясь к уже полыхающему от вожделения входу в святая-святых любой женщины. А доказательство его собственного вожделения отчётливо давило сзади, оставляя внушительную отметину на мягкой половине её попки. Шурочка вся горела и трепетала. Готова была отдаться тут же и не важно где – на кухонном столе, в ванной комнате, на подоконнике в гостиной, на ковре у камина. Но Тимур Георгиевич любил комфорт и неизменно отводил жену на их брачное ложе.

Но однажды и это закончилось. Муж неожиданно сгрёб свою подушку и одеяло, и отчалил на ночлег в другую комнату. Шурочка недоумевала – что она такого сделала, что он так демонстративно решил ею пренебречь? Вся их сегодняшняя суббота прошла мирно, как обычно. Единственное, что её отличало от предыдущих, это то, что они вместе сходили на УЗИ. Но не Шурочка туда затащила мужа силком. Он сам просил взять его с собой! И, по ощущению Шурочки, был потрясён, в хорошем смысле, увиденным на экране монитора. Ясно была видна головка, ручки, ножки и маленький краник. Сын! Сын!!! Точно – сын!

Шурочка была в середине второго триместра беременности. Утренней тошноты у неё не было, но зато появились отчётливые изменения в теле – выскочил живот, она набрала лишний вес, пальцы рук и ноги начали отекать. Это в физическом плане. А на эмоциональном уровне начались «качели». Настроение летало туда-сюда, порой никак не связанное с внешними обстоятельствами. Она из веселья могла запросто удариться в слёзы, а из настроения умиления вмиг перейти к агрессии. И уж тем более, когда что-то, даже мимолётный взгляд, не говоря уже о неосторожно сказанном слове, этому способствовало. Так что от самокопания в поисках собственной вины, она быстро перешла к возмущению и устроила мужу грандиозный скандал, второй в их семейной жизни.

Шурочка нашла комнату, в которой муж устроил себе лежбище, остановилась в дверях, упёрла руки в боки и включила базарную бабу:

– В чём дело? Я что – дурно пахну? Ты мне замену нашёл? Слишком толстая для тебя стала?

Она сыпала и сыпала короткими вопросами-обвинениями, совершенно абсурдными с точки зрения Тимура Георгиевича, повышая тон до визга, сама себя заводя всё больше и больше. В глазах уже закипали слёзы, а подбородок начал дрожать. И плевать бы он хотел на эту женскую истерику, но она носила его сына! Даже ему, ни разу в жизни ещё не переживавшему счастье отцовства, было понятно, как это вредно для ребёнка.

Тимур Георгиевич упруго вскочил с дивана и обнял жену. Шурочка прильнула к нему и разревелась. Но избежать объяснений не удалось. Шурочка отодвинулась от Тимура Георгиевича, уперевшись в его грудь руками.

– Почему ты ушёл?

Тимур Георгиевич потоптался на месте, но видя стальную решительность в глазах жены, из голубых превратившихся в серые, произнёс:

– Он уже большой. Голова. Руки. Всё понимает…

Больше смущённый, что было совершенно для него не свойственно, Тимур Георгиевич добавить ничего не смог. Не признаваться же, в самом деле, что силы воли сдержаться, лёжа рядом с горячим телом жены, вдыхая её чарующий запах, у него не хватит, а заниматься любовью на глазах у сына как-то стыдно?

– Ты о ребёнке? – удивилась Шурочка, глаза которой мгновенно высохли, – Так ты из-за него ушёл? – и она рассмеялась.

А потом положила одну руку мужа на свой живот и сказала, заглядывая ему в глаза:

– Он должен всё время ощущать нашу любовь!

Взяла за вторую руку и вернула в супружескую постель. И там они любили друг друга долго и нежно. А какую любовь имела в виду Шурочка под словом «наша» – их между собой, или их, как родителей, к сыну, осталось за скобками. Обоим очень хотелось, чтобы в их жизни присутствовала и та, и эта, но оба пока были не готовы поговорить об этом друг с другом.

¹⁷ – фразеологизм, означающий «Не зная правильного ответа, сказать что-то наугад и угадать», связан с древнейшими представлениями о небе как о тверди, которую можно потрогать пальцем.

¹⁸ – происхождение данного фразеологизма связывают не только с портняжным делом, где портные предварительно подготовленные детали изделий сшивают для примерки, так как белые (а во французском варианте голубые) нитки отличаются от изделия по цвету, то хорошо заметны на его фоне, но и с юриспруденцией, где вся доказательная база по какому-либо делу собирается в одну папку, прошивается белыми нитками, их концы заклеиваются бумагой и ставится печать, которая обязательно должна попасть частично на бумагу, а частично на нитки. Т.о. получается, невозможно произвести подмену документов дела так, чтобы это было незаметно.