Наш Современник, 2005 № 01

В одном из наших разговоров с М. П., который состоялся уже после моей встречи со Свиридовым в Ново-Дарьине, художник вновь вернулся к мысли, которую он не раз высказывал и до этого (опираясь на полное отсутствие пейзажа в Библии), — мысли о том, что евреи не имеют своего живописного языка. Вспомнив аналогичное суждение Георгия Васильевича об отсутствии у этой нации собственного музыкального языка, я рассказал об этом Михаилу Павловичу.

— Так, значит, он русский? — воскликнул художник. — А я слушаю его музыку и думаю: как же это еврею удалось проникнуть в русский мелос?..

Словом, желание М. П. послушать «живую» музыку Свиридова (и увидеть композитора воочию) было не случайно. Впрочем, прозвучавшие в тот вечер произведения других авторов тоже пришлись ему по сердцу — ему очень понравились не только «Ладога», но и «Концерт» В. И. Рубина.

21 марта под патронажем Лазарева в московской библиотеке им. В. А. Жуковского (Лялин переулок) прошел первый вечер памяти Клюева в связи с его грядущим столетним юбилеем. Среди участников вечера был и Михаил Павлович, поделившийся своими воспоминаниями о поэте. Кроме того, впервые в Москве прозвучали тогда песни и романсы на слова Клюева, автором которых был ленинградский музыкант и композитор Виктор Иванович Панченко. В те годы В. И. уже начал свой (ныне уже многодесятилетний) неустанный творческий труд по воплощению клюевского поэтического слова в музыке — воплощению, уникальному по своей искренности и проникновенности…

Буквально через несколько дней после клюевского вечера вышел в свет третий номер петрозаводского журнала «Север» за 1984 год. Там, через 65 лет после появления в газете «Звезда Вытегры» 1919 года, были перепечатаны стихи поэта, не известные даже самым внимательным читателям его книг. А одно из стихотворений Клюева («Ураганы впряглися в соху…»), включенных в подборку «Севера», вообще появилось в печати впервые. Под публикацией значились две фамилии — А. К. Грунтова и моя.

16 апреля я отправил на Большую Грузинскую бандероль с экземпляром журнала и одновременно написал композитору письмо. В нем я кратко сообщил о составе участников вечера 21 марта, о его содержании и о том, что в газете «Книжное обозрение» удалось поместить информацию о прошедшем событии.

Обрадованный (и, можно даже сказать, опьяненный) успехом первого клюевского вечера и удачей с журнальной публикацией его произведений, я — что совершенно очевидно — был в тот момент просто не в состоянии логически рассудить, кому всё-таки я пишу. Будь иначе, я никогда бы не закончил свое письмо Свиридову так, как это получилось:

Теперь я думаю об организации клюевского вечера для более широкой аудитории. Такая возможность сейчас есть, но пока не в Москве, а там, где я живу. Наш город является научным центром АН СССР, при котором есть, как и в Москве, Дом ученых с залом по числу мест примерно как Малый зал консерватории. Договоренность с администрацией зала уже есть. Проведение вечера предполагается между 20 и 30 мая…

Георгий Васильевич, дорогой, разрешите пригласить Вас с Эльзой Густавовной на этот вечер. Ведь Вы познали суть личности и творчества Н. А. <Клюева>, его глубину и масштаб, как никто. И потому-то, как думается мне, Ваше присутствие в дни памяти Н. А. среди подлинных друзей и ценителей его поэзии — а именно такие люди соберутся в мае — будет для памяти Н. А. неоценимым даром.

Буду рад узнать, что Вы обо всем этом думаете. От души желаю Вам доброго здоровья. Поклон Эльзе Густавовне.

Владимир Яковлевич передает Вам свой сердечный привет.

И всё же — при абсолютно ясной на трезвый взгляд нереальности (а можно сказать и жёстче: бесцеремонности) моего предложения — оно, по-видимому, так или иначе повлияло на решение Георгия Васильевича больше нашу встречу не откладывать…

* * *

Вскоре он дал знать (не припомню теперь, каким образом), что ждет нас с Лазаревым у себя на даче 29 апреля.