К ним сентябрьскими дорогами (Боже, ты уж нас прости!) Даже с думами высокими Не проехать, не пройти.
Ох, ты вся с резными ставнями, Со скворечниками сплошь На саму себя оставлена И сама собой живёшь.
Ситуация обычная В гробовые времена: Доживаешь, горемычная, Словно брошенка жена.
Никому ты не угодная — Не продать, не обобрать. И никто тебе, свободная, Не мешает умирать.
Стонет каждая балясина, Стынет голое жнивьё. Золотые кроны ясеня — Всё наследие твоё.
РУССКИЙ
Меня до нитки обобрали, Как дурачка, при свете дня. Меня из паспорта убрали И говорят, что нет меня.
И помолясь перед иконой, Скорбя поруганной душой, Я по своей земле исконной Иду, как будто по чужой.
Не время ли, братья, начать Судьбой за слова отвечать И предков высокую речь, И дух изначальный беречь.
Не время ли, братья, найти И стяги свои, и пути, Вернуть из забвенья певца, Что песню не спел до конца.
Не время ли, братья, понять: Не дело на долю пенять, Когда нам не вместе, а врозь Без веры идти довелось.
Не время ли, братья, учесть: Нам выпало право и честь На горькой земле, где живём, Поставить своё на своём.
/Г/ГУ/
Лишь тебе я не успела рассказать, как небо было темно, низко, серо. Много лет подряд, а может быть, всегда. Я смотрю в это небо давно. Я видела его разным. Но таким я не видела его никогда. Когда ты стоял у моего окна и вдруг сказал:
— Посмотри-ка! Ты ведь спишь под Большой Медведицей. Не живёшь, а мечтаешь.
Мне показалось, ты не прав, я тут же встала из-за стола, подошла к тебе и взяла тебя за руку. И, конечно, я посмотрела в окно. А его — обыкновенного, прямоугольного: большое стекло слева, справа узкая фрамуга с крохотной форточкой, за окном — монолиты домов-громадин с жёлтыми квадратами нескольких словно бы никогда не спящих окон, между домами небольшой проём, в котором видно то, что в суете своей люди называют небом, — ничего этого больше не было. Был только правильный чёрный квадрат. И этот квадрат был неправилен. Не может небо быть квадратным, не должно.
Когда-то я жила в широком поле, там небо было лёгким покрывалом, края которого обрамлялись полукружьями горизонта; далёкие леса и редкие строения казались на краях его мягкими ворсистыми складками. И покрывало было всё из мириад блёсток, невесомых, недвижных, необъяснимых в лёгкости и прочности своей, пока к ним не приблизишься. И я любила на
них смотреть, словно бы между ними гуляя, угадывая или сочиняя из них правильные и не очень правильные фигуры созвездий. А они двигались, и словно танцевали, не покидая своего места, рассыпались в моих руках, расступались под ногами, пропуская меня вдаль и вглубь, слепили глаза и звенели над моей головой разными голосами. Они даже смеялись, и пели, и что-то рассказывали мне звонким шёпотом.