Наш Витя – фрайер. Хождение за три моря и две жены

– Ну… Что мешаешь работать? Хозяин нанял меня, чтобы я строил ему, как строил до этого его соседу. Почему мешаешь?

Какие у каблана были соображения против технического прогресса? Скорее всего, Юсуп и сам не знал. Зато знал, как сделать, чтобы ни одна посторонняя мысль на работе Витеньке в голову не приходила. Гневные обсидиановые глаза Юсупа отныне постоянно следили за Витенькой. И когда другие работяги таскали вёдра ещё только на третий этаж, Витенька – на четвёртый. И – чтобы «поровну» независимо от высоты, в час – по двенадцать. И за равную плату, естественно.

Выдержать. Всё выдержать. Семья должна жить нормально.

И об одном забыл Витя: дар хлеба не даёт, но от себя не отпускает. Фотограф-миллионер, стройка ли… Отовсюду вернёт к себе дар. Нет над ним на земле господ. Свободен. Но… Неужто и впрямь за пределами музыки Вите места нет?

…Был, наверное, май. Потому что каменная ограда против стройки стала малиновой. И рожковое дерево набрало щедрый цвет – алое облако. И ещё какой-то кустарник пошёл лиловыми разливами внизу у недостроенного дома, на лесах которого стоял Витенька.

Он остановился передохнуть наверху, между четвертым и пятым, последним, этажом. Привалился к стене на те три минуты, что выкроил из часа, подняв положенную дюжину вёдер досрочно. Если бы Витенька курил, он бы затянулся. Есть не хотелось – жарко. Глотать воду он привык на ходу.

Почти машинально Витя включил крохотный приёмник, выданный ему в банке «Леуми» вместе с первыми шекелями (шла война с Ираком, и гражданам полагалось узнавать о воздушных тревогах по радио). Иврит Витенька знал ещё плохо и всё равно бы не понял. Но приёмничек всюду таскал на поясе в молодёжной сумочке-«педерастке».

«Кол хамузика» передавала второй концерт Рахманинова. Слышаный-переслышаный… Лавина звуков, лавина мелодий, лавина чувств…

Мир заново захлёстывали цунами и штормы невидимых волн!

Витя смотрел сверху на Иерусалим, вечный город.

Белые группы домов не мешали вычерчиваться плавным линиям гор и холмов и не отменяли узора естественных выступов. В их женственный ритм включался и небесный купол, так близко явленный здесь, в царском городе. И солнце.

И всё это связывалось воедино золотым сиянием, пульсирующим в рахманиновском концерте.

Время от времени подъём, ликование звуков усиливалось взрывами ярких пятен и тут же растворялось в расплавленном золоте света.

– Хей! Почему бездельничаешь?

Витенька не ответил на окрик Юсупа. И, оставив на этаже пустые вёдра, пошёл вниз по доскам, не оборачиваясь.

Каблан кричал ему что-то сверху, гортанный голос требовал вернуться. Юсуп догнал его на углу.

– Асур! Нельзя! – и дальше о том, что прежде надо поговорить с хозяином. И что есть у Вити заработок, который он не получит, если вот так уйдет. И что стройка подходит к концу, и что от хозяина будет награда всем, кто дошёл до финиша…

Витя отстранил Юсупа с дороги. А Манечке дома сказал:

– Всё! С этим кончено. Так можно испортить руки.

– Что я тебе говорила? – радостно откликнулась Манечка.