Наша компания

Первым полез в толпу Пашка, за ним Витя и Женя. Доктор пробирался последним.

Витя протискался к деревянному барьеру и увидел письменный стол. За столом сидела девушка в форме работника метро, в синем берете, на погонах белые нашивки.

Напротив девушки сидел военный и что-то торопливо писал в большой книге. Когда военный кончил писать и книгу закрыли, Витя прочел на ней заглавие: «Для записи впечатлений».

Потом сел старик. Он расстегнулся, прокашлялся, взял ручку и принялся неторопливо вписывать свое мнение в книгу. Окончив писать, он хлопнул по книге ладонью и поднялся.

— Кто еще, товарищи, пожалуйста, — приглашала девушка в берете. — Кто хочет еще сделать запись? Какое впечатление произвели на вас станции? Ваши пожелания, советы, пожалуйста.

— Можно мне? — набрался смелости и вышел вперед Витя.

— А ты писать умеешь?

— Я школьник, — ответил обиженно Витя.

— Ну, тогда садись. Напиши номер своей школы, в каком ты классе. А как ты учишься?

— Витя хорошо учится, — вступился Пашка за брата. — И я буду хорошо учиться.

Витя придвинул к себе книгу и стал думать.

— Ну, что ты притих? — раздался веселый голос доктора.

Доктор тоже пробрался к столу.

Витя подумал еще немного и сказал:

— Я напишу: «Нам понравилось. Ура!»

— Славно придумано, — сказал доктор. — В особенности «ура». Так и пиши.

Витя придирчиво оглядел кончик пера и начал выводить буква к букве.

— Теперь подпись, — сказал доктор, заглядывая в книгу через Витино плечо: — «Москвич Витя Демидов».

— И мы хотим, — выступили тут вперед Пашка и Женя. — Мы тоже москвичи.

Кругом засмеялись.

— Правильно!

— Пустите их, раз тоже московские!

— Так вы, наверно, писать еще не умеете? — улыбнулась девушка.

— Я нарисую, — сказал Пашка.

— А я... — грустно вздохнул Женя, — я не умею.

— Не горюй, — стали со всех сторон утешать Женю. — Он за тебя нарисует.

Кто-то протянул Пашке карандаш.

Пашка на коленках устроился на стуле, подумал и нарисовал ниже Витиной подписи серп и молот.

Когда на следующий день Пашка вернулся из детского сада, а Витя — из школы, с праздничного утренника, их первым вопросом было:

— А где доктор?

— Уехал, — сказала мама. — Вам он подарок оставил.

— Уже уехал? Насовсем? — спросил Пашка.

— Да, насовсем, — ответила мама.

Витя и Пашка увидели на столе записку и соломенную корзиночку с пирожными. Витя развернул записку и прочитал: «Необходимо съесть, пока свежие».

Пашка печально вздохнул. Вздохнул и Витя. Их не обрадовали даже пирожные.

Только сейчас ребята почувствовали, как за прошедшие два дня они полюбили этого большого и доброго человека.

А он как неожиданно приехал, так неожиданно и уехал.

И приедет ли он опять? И когда?..

ФРАНЯ

— Значит, порешила? — замешивая на лавке кусок глины, переспросил Макась свою внучку. — Порешила и кажешь, нету на тебя никакой узды? Вот те так. Слушай, дед, да помалкивай.

Франя в ответ только кивнула и подозрительно покосилась на деда: ох, и лукавый у нее дедусь, попробуй сразу разберись — правду он говорит или подсмеивается.

Были сумерки. В гончарной никого не было, кроме деда и внучки.

Франя сидела на краю скамьи и, уперев загорелые локти в колени, ладонями поддерживала подбородок. Из-под ее обвитых вокруг головы косиц выбилась красная ленточка и завитком спустилась на смуглый лоб.

— И тож задумала в Москву, — словно разговаривая сам с собой, продолжал Макась. — Ну, на что тебе Москва? Ну, на что? Ну, скажи-ка, балерина?

— Я певицей буду, — ответила сердито Франя. Она знала, дед путает нарочно.

— Ну певица... И в кого ты удалась такая. И мать смирная была, как родилась, так и умерла в деревне. И отец тихоней был. А тебя бес, что ли, сглядел: все тебе чего-то надо. И туда и сюда, и туда и сюда... Куда ни шло, а теперь в Москву. Ну бес, да и есть он. У-у, даром, что черная!

Макась разломал глину на две равные части и принялся мять оба куска, выкидывая из них камешки и затвердевшие комочки.

А удалась Франя в него, в Макася. И за это он особенно и любил свою маленькую внучку. Как характером неуступчивым и упорным она в него вышла, так и лицом — смуглым, худощавым, с крепким подбородком.

И частенько при споре с Франей Макась брал ее за голову и заглядывал в ее большие черные глаза, искал в них признаки слабости и уступчивости; но найдя лишь упрямство, довольный, скрывал в обвисших от старости усах незаметную улыбку.

Франя молчала. Ее коротенькие брови были нахмурены. Она почти не слушала деда, занятая своими мыслями.

Франя воображала себе детскую консерваторию, которая, конечно, есть в Москве. На то она и Москва, чтобы в ней все было! Наверное, консерватория помещается в высотном здании на каком-нибудь пятнадцатом этаже. А вокруг сады, фонтаны, и цветы, и качели. Высотные здания Франя видела в кино. 

В гончарной было влажно, пахло земляной прохладой от пола и от ямы в углу, где кисла, размокала глина.

Лавку напротив занимала готовая подсыхающая посуда: миски, сложенные одна на другую, чтобы не искривились, жбаночки, цветочные вазоны, фляги.