Наше преступление

Онъ не отозвался и попрежнему протяжно, раз-мѣренно, съ' захлебываніемъ храпѣлъ, будто совер-шалъ какое-то чрезвычайно важное дѣло, требующее неослабнаго ни на секунду вниманія и методичности. Въ гортани у него катался. и бился какой-то живой шарикъ, силясь вырваться наружу, но какъ только ему удавалось подняться до горла, то, казалось, вся-кій разъ застревалъ тамъ и съ новымъ всхрапомъ опять опускался внизъ, въ гортань.

— Ванюшка, вѣдь это я... жона твоя... откликнись, жаланный! — позвала она громче и'прислушалась, за-таивъ бурно рвущееся изъ усталой груди дыханіе.

Продолжалось прежнее размѣренное, методичное всхрапываніе.

Сердце ударилось, какъ молотъ, и точно оборва-лось въ груди Катерины. Она вскрикнула, вскочила и хотѣла убѣжать куда-нибудь отъ этого несчастія и ужаса, но въ ея сознаніи, какъ озаренная заревомъ пожара, на мигъ предстала вся та земля, которую она знала, и не было на этой землѣ ни одного угла, куда бы она могла скрыться отъ своего горя, и она грохну-лась на землю рядомъ съ муЖемъ... Руки ея попали на его голову и погрузились во что-то липкое, густое, тянущееся... а подъ пальцами черепные кости прова-ливались и шуршали, какъ ледокъ въ чашкѣ съ во-

^А°^й ■ іап-кагак.ги

66

Катерина вся содрогнулась и такъ порывисто и быстро отдѳрнула руки, точно дотронулась ими до раскаленной плиты.

— Кровь... кровь... и... кости... — прошептала она нѣмѣющимъ языкомъ и размахивая руками.

— О-о-о-ой!—понявъ уже все, закричала она такъ, точно ей сдавили горло, и въ безпамятствѣ за-металась во всѣ стороны, силясь подняться и убѣ-жать, но встать на ноги нѳ могла. Она долго въ безум-номъ ужасѣ кричала одна, всѳ порываясь встать и убѣжать, но ноги не повиновались, потомъ кто-то держалъ ее за руки и плечи, но йто именно, она не знала и ие могла остановиться и не кричать, точно кричала не она, а кто-то другой, вселившійся въ нее. Наконедъ голосъ ея оборвался.

Не сразу она поняла, что ѳѳ держали свѳкровь и Деминъ.

Акулина уговаривала и утѣшала ее.

Но теперь Катеринѣ было все равно; она ни о чемъ уже не жалѣла и не понимала, зачѣмъ уговари-ваетъ. й утѣшаетъ ее свекровь, хотя сознавала по-прежнему ясно, что именно случилось съ ея мужемъ.

’ Акулина, посовѣтовавшись съ Деминымъ, рѣшила везти Нвана въ городъ, въ земскую больницу. Оста-вивъ Демина при Иванѣ и безпомощной Катеринѣ, сама она пошла въ Хлябино на людской дворъ бар-ской усадьбы, къ арендатору имѣнія — знакомому ей мужику. _

XIII. ‘ '

Во флигелѣ у арендатора давно уже спали. Аку-линѣ пришлось долго стучаться и просить, чтобы ей отперли дверь. і

Жѳна арендатора предварительно съ тревогой въ голосѣ нѣсколько разъ окликнула ее и разспросила,

шш^.еіап-кагак.ги

зачѣмъ она пришла, и, только узиавъ ее, впустила и, проведя въ жилуго избу, зажгла жестяную лампочку.

— Такое теперича время, такое, что такъ-то ночью не знамши и боишься кого впустить... — какъ бы изви-няясь, объяснила хозяйка Акулинѣ, проводя ее черезъ сѣнцы.

Акулина со слезами, пространно и сбивчиво раз-■сказывала о своемъ горѣ, стоя посреди просторной избы. *

Заспанный, сердитый за то, что нѳ во-время взбу-дили, въ рубашкѣ и штанахъ, арендаторъ, спустивъ съ наръ босыя ноги, почесывалъ лохматую голову, плечи, спину и только когда добрался до поясницы, уразумѣлъ изъ скорбнаго повѣствованія Акулины, че-го хотѣла отъ него баба.

Онъ еще молодой мужикъ, года три какъ раздѣ-лившійся съ отцомъ и братьями и сѣвшій на свое хозяйство, работящій и любящій до страсти свое кре-стьянское дѣло, начиналъ богатѣть, поставлялъ сѣно въ Петербургъ и откладывалъ въ сберегательную кас-су деньги. Сосѣдніе мужики, изъ зависти къ его нараставшему благосостоянію, надняхъ ночыо сожгли у него два зарода клевера и грозились спалить весь хлѣбъ а самого убить, если пожалуется въ судъ.

«Впутаешься въ это дѣло, — подумалъ онъ, — еще выставятъ въ свидѣтели, наживешь себѣ новыхъ не-пріятелевъ. Сожгутъ, совсѣмъ въ раззоръ произве-ду'гь. Нонѣшній народъ какой? Никого не боятся. Гдѣ на ихъ управы сыіцешь?»

И, силясь говорить, арендаторъ весь надулся, по-краснѣлъ, закйвалъ головой, затрясъ бородой, точно воротъ рубахи жалъ ему шею, а когда наконецъ за-говорилъ, то и видомъ своимъ и говоромъ очень на-поминалъ индюка.

— Ббѣ-ѣда-то у тте-ебя ббо-ольчща-ая, те-етка

Аку-улина, — пролопот^й: ДйЪ-—еіап-ка^ак Ні 68

гіпо-омочь?! Дд-а-дда всѣ лло-ошади у мме-няя въ нноч-чномъ... Вво-отъ ггрѣ-ѣхъ отъ кка-акой!

Послѣ такой длинной, трудной рѣчи Михайло по-глядѣлъ на Акулину своими глубоко сидящими, кра-сивыми глазами на густо заросшѳмъ кудрявой боро-дой лицѣ и, отдохнувъ и почесавъ подъ мышкой, 'снова затрясъ головой и бородой.

— Тт-ы ллу-учшѳ ссхо-оди къ, мме-ельнику. У е-го ллошадь ддо-олжно ддо-ома тте-еперь... — посо-вѣтовалъ онъ.

Марья, жена Михайлы, полнолицая, ещѳ недавно красивая, теперь оплывшая и поблеклая баба, скре-стивъ руки на животѣ, казалось, не только ушами, но и губами и всѣмъ своимъ существомъ слушала разсказъ Акулины и страдала вмѣстѣ ^съ ней.

— О-о-о, охъ, Господи! О-о-о-охъ, Царица Не-бёсная! — съ искаженнымъ отъ страданія лицомъ вос-клицала она.