Наше восточное наследие

С тех пор как я стал понимать суть вещей, я помню, что распорядок его дня был точно таким же. Он вставал за час до рассвета. Затем он принимал холодную ванну, и сам причесывался. В холодную погоду женщина, которая была моей матерью, предлагала заказать для него горячую воду, но он не разрешал, так как хотел не доставлять хлопот прислуге. Когда ему было за семьдесят, а моей матери тоже немало лет, иногда, когда холод становился невыносимым, в дом вносили зажженный мангал и ложились спать, положив ноги на него. Рядом с огнем ставили чайник с горячей водой, которую отец пил, когда вставал. Оба они почитали путь Будды. Мой отец, когда укладывал волосы и поправлял одежду, никогда не забывал поклониться Будде. Одевшись, он спокойно дожидался рассвета, а затем выходил к своим служебным обязанностям. Он никогда не проявлял гнева, и я не помню, чтобы даже когда он смеялся, он поддавался бурному веселью. И уж тем более он никогда не опускался до грубых выражений, когда ему случалось сделать кому-нибудь замечание. В разговоре он использовал как можно меньше слов. Его поведение было серьезным. Я никогда не видел его испуганным, взволнованным или нетерпеливым. Комната, которую он обычно занимал, была чисто выметена, на стене висела старая картина, а в вазе стояло несколько цветов по сезону. Он проводил день, любуясь ими. Он немного рисовал в черно-белых тонах, не любя цветов. Когда он был в добром здравии, то никогда не беспокоил прислугу, а все делал сам.37

3. Эссе

Госпожа Сэй Сёнагон — Камо — но Хомэй

Араи был эссеистом, а также историком, и внес блестящий вклад в то, что, возможно, является самым восхитительным разделом японской литературы. Здесь, как и в художественной литературе, женщина стоит на вершине; ведь «Зарисовки на подушках» (Макура дзоси) леди Сэй Сёнагон обычно занимают не только самое высокое, но и самое раннее место в этой области. Воспитанная при том же дворе и в том же поколении, что и госпожа Мурасаки, она предпочла описать утонченную и скандальную жизнь вокруг себя в непринужденных зарисовках, о совершенстве которых в оригинале мы можем догадаться лишь по тому очарованию, которое сохранилось в переводе. Урожденная Фудзивара, она стала фрейлиной императрицы. После смерти последней госпожа Сэй ушла в отставку, по одним данным — в монастырь, по другим — в нищету. В ее книге нет и следа ни того, ни другого. Она принимает легкие нравы своего времени в соответствии с легкими суждениями своего времени и не слишком высокого мнения о баловнях-спортсменах.

Проповедник должен быть красивым человеком. Тогда вам будет легче удерживать взгляд на его лице, без чего невозможно извлечь пользу из его речи. В противном случае взгляд блуждает, и вы забываете слушать. Поэтому на некрасивых проповедниках лежит серьезная ответственность. Если бы проповедники были в более подходящем возрасте, я бы с удовольствием вынес более благоприятное суждение. При нынешнем положении дел их грехи слишком страшны, чтобы о них думать».38

Она добавляет небольшие списки своих симпатий и антипатий:

Веселые вещи:

Возвращение домой с экскурсии с переполненными до отказа вагонами;

Иметь много лакеев, которые заставляют волов и повозки двигаться быстрее;

Речное судно, идущее вниз по течению;

Зубы красиво почернели….

Унылые вещи:

Ясли, в которых умер ребенок;

Мангал, в котором погас огонь;

Кучер, которого ненавидит его вол;

Рождение целой череды детей женского пола в доме ученого.

Отвратительные вещи:

Люди, которые, когда вы рассказываете какую-то историю, врываются со словами «О, я знаю» и выдают совсем не ту версию, которая вам нравится.

Находясь в дружеских отношениях с мужчиной, услышать от него хвалебные речи о женщине, которую он знал.

Посетитель, который рассказывает длинную историю, когда вы торопитесь.

Храп человека, которого вы пытаетесь скрыть и который лег спать там, где ему не место.

Блохи.39

Единственный соперник госпожи за высшее место в японском сочинительстве — Камо-но Чомэй. Получив отказ наследовать отцу в качестве высшего хранителя синтоистского святилища Камо в Киото, Чомэй стал буддийским монахом, а в пятьдесят лет удалился на созерцательную жизнь в горный скит. Там он написал свое прощание с суетным миром под названием Hojoki (1212) — то есть «Запись о десяти футах квадратных». После описания трудностей и досады городской жизни, а также великого голода 1181 г,* он рассказывает, как построил себе хижину в десять футов квадратных и семь футов высотой, и удовлетворенно расположился к спокойной философии и тихому товариществу с естественными вещами. Читая его, американец слышит голос Торо в Японии XIII века. Очевидно, у каждого поколения есть свой Уолденский пруд.

IV. ДРАМА

Пьесы «Но» — Их характер — Популярная сцена — Японский Шекспир — Суммарное суждение