Иэясу склонялся скорее к философии и литературе, чем к искусству; но после его смерти его внук, Иэмицу, довольствовавшийся деревянной лачугой для своего дворца, использовал все богатство и искусство Японии, чтобы построить вокруг праха Иэясу в Никко самый прекрасный мемориал, когда-либо воздвигнутый в честь какого-либо человека на Дальнем Востоке. Здесь, в девяноста милях от Токио, на тихом холме, к которому ведет тенистая аллея величественных криптомерий, архитекторы сёгуна заложили сначала ряд просторных и постепенных подходов, затем вычурные, но прекрасные ворота Ё-мэй-мон, затем, у ручья, пересеченного священным и неприкосновенным мостом, ряд мавзолеев и храмов из лакированного дерева, женственно прекрасных и хрупких. Декор экстравагантен, конструкция слаба, вездесущая красная краска вспыхивает, как суматошный румянец, среди скромной зелени деревьев; и все же страна, воплощающая цветение каждую весну, может нуждаться в более ярких красках для выражения своего духа, чем те, которые могли бы служить и радовать менее впечатлительную расу.
Мы не можем назвать эту архитектуру великой, поскольку демон землетрясений пожелал, чтобы Япония строила в робких масштабах, а не вздымала камни к небу, чтобы они разрушительно падали, когда планета сморщит свою кожу. Поэтому дома здесь деревянные и редко поднимаются выше одного-двух этажей; только неоднократный опыт пожаров и неоднократные приказы правительства заставили жителей городов, когда они могли себе это позволить, покрыть свои деревянные коттеджи и дворцы крышами из дерева. Аристократия, не имея возможности вознести свои особняки в заоблачные выси, просторно раскинула их по земле, несмотря на императорский указ, ограничивавший размер жилища 240 ярдами квадратными. Дворец редко представлял собой одно здание; обычно это была главная постройка, соединенная крытыми дорожками с подчиненными зданиями для различных групп семьи. Не существовало разделения на столовую, гостиную или спальню; одна и та же комната могла служить для любых целей, ведь в любой момент на покрытый циновками пол можно было поставить стол или достать из тайника свернутое постельное белье и расстелить его на ночь. Раздвижные панели или съемные перегородки разделяли или объединяли комнаты, и даже решетчатые или оконные стены легко складывались, чтобы дать полную свободу солнечным лучам или прохладному вечернему воздуху. Красивые жалюзи из расщепленного бамбука обеспечивали тень и уединение. Окна были роскошью; в бедных домах летний свет находил множество отверстий, которые зимой заклеивали промасленной бумагой, чтобы уберечься от холода. Японская архитектура производит впечатление рожденной в тропиках и слишком безрассудно перенесенной на острова, которые тянутся шеей к дрожащей Камчатке. In the more southern towns these fragile and simple homes have a style and beauty of their own, and offer appropriate dwellings for the once gay children of the sun.
VII. МЕТАЛЛЫ И СТАТУИ
Меч самурая был крепче его жилища, ведь японские мастера по металлу тратили силы на изготовление клинков, превосходящих дамасские или толедские,61 достаточно острых, чтобы одним ударом разрубить человека от плеча до бедра, и украшенных гардами и рукоятками, настолько богато украшенными или инкрустированными драгоценными камнями, что они не всегда были идеально приспособлены для убийства. Другие мастера по металлу изготавливали бронзовые зеркала, настолько блестящие, что в память об их совершенстве возникали легенды. Так, один крестьянин, впервые купив зеркало, подумал, что узнал в нем лицо своего умершего отца; он спрятал его как великое сокровище, но так часто к нему обращался, что его подозрительная жена выловила его и с ужасом обнаружила в нем изображение женщины примерно ее возраста, которая, очевидно, была любовницей ее мужа.62 Другие мастера отливали огромные колокола, такие как сорокадевятитонный монстр в Наре (732 г. н. э.), и добивались от них более приятного тона, чем тот, который издают наши металлические хлопушки на Западе, ударяя по боссу на внешней поверхности колокола раскачивающейся деревянной балкой.