Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену

Четверть века назад я зашел к Градскому в гости, когда он еще не был народным артистом РФ, но уже обитал в выделенной столичной мэрией просторной квартире (которую называл «мои мастерские») возле Елисеевского гастронома. Общение с Александром Борисовичем это почти всегда словесный поединок, где есть и сарказм, и искренность, и апломб, и открытость. В тот раз, в разгар нежаркого московского лета, мы долго сидели вдвоем на его кухне. После «увертюры» из нескольких бытовых вопросов, исполнитель незабвенного хита «Как молоды мы были» и «патриарх русского рока» (как любят представлять его в разных справочниках и релизах), извлек из холодильника запотевшую бутылку хорошей водки, и разговор обрел правильную тональность.

«К 45 годам я не имею ни правительственных наград, ни званий и, в принципе, убедил себя, что они мне не нужны. Хотя, по своему таланту и способностям в другом месте уже в 22–23 года я мог бы получить гораздо больше того, что получил здесь. Раз этого не произошло, я чувствую, что у начальников есть некоторые долги передо мной. Если они мне эти долги в той или иной форме вернут и даже дадут что-то вперед, это будет совсем неплохо. С такой мыслью я однажды пришел к своему условному начальству, то есть к московским властям, и как житель столицы и не последний музыкант спросил: «Могу ли я рассчитывать на свой театр, вокальную школу, мастерскую?». Меня услышали. Видимо, решили не разбрасываться ценными кадрами. Появится здесь завтра другой мэр, неизвестно, как он станет ко мне относиться. А сегодня Лужков, насколько знаю, очень расположен к тому, чем я занимаюсь. Причем он уважает не только мою музыку, но, возможно, знает обо мне что-то как о человеке, надеюсь, порядочном.

– Проживание в историческом центре Москвы как-то отражается на вашем творчестве? Скажем, недавно ушедший из жизни Окуджава оставил целую арбатскую эстетику.

– Не знаю, что он кому оставил. Мне он оставил стихи, некоторые из которых легли в основу моих песен.

– Вы были на прощальной панихиде?

– Да.

– Его вдова просила не устраивать из похорон многолюдный процессии.

– Могу встать на ее сторону. Когда уходит близкий человек, не хочется, чтобы вокруг царила суета. Но тут есть одно обстоятельство: Булат Шалвович, очевидно, принадлежал не только своей семье. Многие люди, придя проститься с ним, через отношение к Окуджаве выражали уважение к самим себе. Как правило на похороны приходят именно за этим, а не в знак уважения к лежащему в гробу, там ведь, собственно, ничего уже нет. Только тело, а душа где-то в облаках, покидает земную юдоль.

– Слышатся интонации религиозного человека.

– Я православный христианин и религиозен. Писание знаю достаточно хорошо, но в церковь не хожу. У меня свои отношения с церковной атрибутикой, она мне не близка. Хотя с уважением отношусь ко многим священникам.

– Есть конкретные причины такой позиции?

– Нет. Само по себе сложилось. У меня отношения с Господом напрямую, без посредников. Некоторым людям посредники нужны, мне – нет. То, чем я занимаюсь, позволяет мне ощущать присутствие высшей силы. Не скажу конкретно, что вижу бога, но уважение к себе, своей профессии, кажется рождает ощущение контакта, особенно когда нахожусь на сцене.

– Какова сегодня основная среда вашего общения?

– Такая же, как всегда, то есть, почти никакого общения.

– Что-то сродни затворничеству в центре города?

– Да. У меня затворничество происходило в разных местах: на отдыхе, здесь, там, где жил раньше. Я, по сути, могу оставаться затворником даже находясь среди людей. Мне нравится такая форма поведения. Не помню времени, когда был другим. То ли мне удобно этого не помнить, то ли действительно не знаю. Но я давно живу в одинаковом стиле.

– Многих друзей в течение жизни потеряли по этой причине?

– Один-два человека потеряны, скажем так, ситуационно, по личным причинам. Никто не виноват. Просто с обеих сторон допускались неверные поступки.

– А прощать вы не умеете?

– Что такое умение прощать? Дилемма – мстить или нет? С этой точки зрения я умею прощать, так как никому никогда не мстил.

– А с точки зрения объяснить поступок?

– Нет. Любой поступок, совершенный на уровне требования прощения, приводил к тому, что этого друга у меня больше не было.

– С лидерами нашего шоу-бизнеса подобных размолвок не возникало?