Тема создавал Саше определенный образ. Видимо, хотел помочь. Другое дело, что по каким-то причинам совсем не помог. Для меня это тоже факт. Но моя встреча с Башлачевым состоялась именно по звонку Троицкого. Саша пришел ко мне. Мы с ним хорошо выпили. Он сыграл мне свои песни. И я сказал ему примерно то же самое, что сейчас вам. Стихи хорошие, а с музыкой и исполнением беда. При прочтении его стихи мне были более понятны, чем когда он их исполнял под гитару. Порой он так прикрикивал и верещал, что терялась половина слов и смысла. Я предложил ему поработать над аккомпанементом и артикуляцией, если он собирается исполнять свои песни и дальше. Мы просидели 4–5 часов, и встреча была действительно интересной, поскольку я даже забыл о том, что у жены в этот момент был отходняк после операции, связанной с близорукостью. Ей резали глаз, и я должен был все время капать ей успокоительные. Обычно своей домашние обязанности я не забываю.
Потом мы попрощались. Саша оставил мне подборку стихов с хорошей надписью и посетовал, что вот, дескать, выступаю то там, то здесь, а все никак не могу пробиться. На что я ему ответил: «Вам сколько? 23–24 года? Вы пробиваетесь пару лет. А мне уже 35, и я пробиваюсь почти двадцать. Так что наберитесь терпения. У вас еще есть лет десять».
На следующий день позвонил Троицкий и поинтересовался: «Ну, как тебе?». Я сказал, что, по-моему, это талантливый человек и видно, что он тщательно работает над стихом. А что я мог еще сказать? Какую поддержку оказать? Устроить его на работу в филармонию? Вряд ли бы он согласился на это. Да, у меня самого в тот год были страшные худсоветы.
Троицкий оспорил мое утверждение о долгой работе Башлачева над стихами и воскликнул: «Да ты что?! Он их как бог на душу положит выдает!». Я рассмеялся: «Ну, тогда он просто гениальный парень!». Вскоре это было подано как снисхождение мастера к будущему гению. Чушь какая-то! На самом деле все было не так, и вообще все разговоры начались после его смерти. В журнале «Юность» работал мой друг Юра Зерчанинов, и я несколько раз упоминал ему о Башлачеве. Когда Саша погиб, мы решили опубликовать несколько его стихотворений. Я написал вступительную статью, даже не статью – строк двадцать. Но Троицкий считал себя главным «башлачевцем» и, видимо, обиделся, что вступление доверили не ему. Хотя я не помню ни одного его материала о Башлачеве, пока тот был жив. А еще у меня в тот период была программа «Хит-парад» на центральном радио, и я даже наорал на большого радионачальника Попова, когда он не позволял мне поставить две песни Башлачева в эфир, после его гибели. В итоге одну – «Время колокольчиков» – в эфир все же допустили. И это был серьезный прецедент. О смерти Башлачева мы сообщили на несколько дней раньше западных радиостанций.
«Хит-парад» вообще был для меня отдельной миссией. Я стремился постепенно пропустить через эту программу всех наших новых исполнителей. Воевал за каждого в отдельности. Помнится, с «ДДТ» пришлось пробиваться месяцев девять. Но, в конце концов, с помощью «Хит-парада» впервые оказались в эфире более полусотни коллективов. Почти все питерские рокеры там дебютировали и, как ни странно, даже Дима Маликов и Володя Пресняков.
– Несмотря на такое ваше подвижничество, есть те, кто считает, что многие категоричные суждения Градского в адрес коллег, мотивированы определенной раздраженностью и даже озлобленностью.
– Мне незачем быть озлобленным. По-моему, я устроился со своей музыкой и, так сказать, фигурой лучше многих других. Понимаете? Устроился – очень такое бытовое слово, но я действительно устроился во всех смыслах. И как человек, который сочиняет, и как человек, у которого есть аудитория, авторитет. Я знаю, что он у меня есть, и очень этим дорожу, стараясь его не уронить. Поэтому я не озлоблен. И какая может быть озлобленность на людей, для которых, извините, когда-то довольно много сделал. Отстраненность – да. Это у меня всегда. Люблю ситуацию дистанции с кем бы то ни было: с журналистом, музыкантом, коллегой, начальством.
Следы рока. Романов, БГ, Кинчев, Шевчук