Гостей пригласили немного, только ближнюю родню и нескольких друзей. Графиня Кутайсова передала имениннице письмо от жениха, которое та приняла как самый дорогой подарок. Генеральша Неклюдова привезла двух своих дочерей – Вареньку и Маришу, почти одних лет с Настенькой; сестры Волковы тоже приехали, с братьями, а еще Вяземские. Гостиная тотчас наполнилась звонким смехом княгини Веры, которая не утратила своей бойкости и резвости, несмотря на слегка округлившийся живот. Молодежь музицировала, танцевала, играла в фанты; Авдотья Николаевна была рада, что Настенька весела. Зато за столом вернулись к главной новости – возвышению Ростопчина.
Разговором завладел Петр Вяземский, знавший многие подробности от Николая Михайловича Карамзина, своего попечителя, поселившегося теперь во дворце графа на Лубянке. О назначении Ростопчина московским генерал-губернатором хлопотала великая княгиня Екатерина Павловна. Государь долго противился, говоря, что Ростопчин как обер-камергер, состоящий в гражданской службе, не может носить военного мундира, сестра же ему возражала, что «c’est une affaire de tailleur»[9]
. Решение было принято якобы еще в феврале, но указ государь подписал только сейчас, в Вильне. Узнав о том, Карамзин поздравил Федора Васильевича с избранием «калифом на час», прекрасно понимая, что, если б не угрозы от французов, Ростопчин так и сидел бы в своем Воронове, как петух на насесте. Минует угроза – слетит и Ростопчин. Теперь же ему предстояло играть в Москве роль выдуманного им же Силы Андреевича Богатырева, балагурящего с Красного крыльца для воспламенения в народе патриотических чувств. Конечно, вряд ли кто пожалеет о старике Гудовиче, гонителе очков и троечной упряжи, – разве что завсегдатаи его балов и обедов…– Гонителе очков? – не поняла графиня Кутайсова.
– Именно так, – подтвердил ей Вяземский, поправив круглые очки на своем курносом носу. – Очконосцев к нему не допускали; даже и в чужих домах, бывало, подошлет к такому наглецу слугу с наказом: нечего вам здесь так пристально разглядывать, извольте снять.
Верочка прыснула.
– Но это еще ничего, – продолжал ее супруг, – сие требование могло доставить неудобство только желающим использовать измышление человеческого гения для исправления своих природных недостатков. А вот приказ всем прибывающим в Москву на тройках выпрягать у заставы одну лошадь и привязывать ее сзади наделал куда больше вреда, поскольку лошадь, подвергнутая остракизму, с досады лягала пешеходов.
Молодежь рассмеялась. Генеральша Неклюдова разразилась бурной и грубоватой тирадой в адрес нового генерал-губернатора – притворы и лицемера, к тому же не меньшего сумасброда, чем его предшественник. Ему лишь бы пыль в глаза пускать! Едва явившись в Первопрестольную, велел отслужить молебен перед всеми чудотворными иконами. То ли сам свое назначение чудом почитает, то ли нам всем теперь только на святых заступников и уповать осталось! Авдотья Николаевна была с ней в этом согласна: истинная вера скромна, а любовь молчалива. Князь Вяземский добавил, что политика неизбежно внесет разлад в семейную жизнь отечественного Демосфена, женатого на католичке: у них и так не стихают ссоры из-за того, что Ростопчин арестовал Наполеона, поставив его бронзовый бюст (стоивший ему что-то очень дорого) в отхожем месте; Екатерина Петровна заявила мужу протест по поводу такого обращения с коронованной особой, помазанной римским первосвященником… Последние слова потонули в общем хохоте.
Вечером, когда гости разъехались, Настенька дала матери прочесть письмо от Кутайсова из Вильны. Александр Иванович, поставленный начальником над артиллерией Первой армии, поздравлял невесту с шестнадцатилетием и просил запастись терпением и мужеством, поскольку обстоятельства вновь отдаляют их встречу. Семейное счастье станет наградой им обоим, после того как он исполнит свой долг перед государем и отечеством.
«Германцы! За что воюете вы с Россиею, за что проникаете через границы ее и с оружием в руках нападаете на народы, кои в течение нескольких веков состояли с вами в приязненных отношениях, принимали в недра свои тысячи соотчичей ваших, даровали талантам их вознаграждение и определяли занятие трудолюбию их?» Начало хорошее: просто, ясно, сразу к делу. А вот это уже нехорошо: «Безродный выскочка, грязным сапогом поправший древние троны…» Оскорбляя победителя германцев, мы унизим их самих. Напротив, взывать нужно к их достоинству, хвалить за стойкость и патриотизм, обещая помощь в избавлении от ига. Вычеркнув все резкие выражения в адрес императора французов, Александр утвердил текст воззвания, повелев отпечатать его в типографии на немецком и французском языках, за подписью Барклая-де-Толли, и распространить через агентов в Варшавском герцогстве и Пруссии среди немецких солдат Великой армии и гражданского населения.