Читаем Нашествие 1812 полностью

В этот раз русские напали первыми: Витгенштейн атаковал Удино у селения Спас. Сражение длилось четырнадцать часов, никто не желал уступать, ночь войска провели на своих позициях. Наутро Гувион-Сен-Сир, сменивший Удино, сделал вид, будто отходит к Витебску, а ближе к вечеру нанес внезапный удар с обоих флангов. Сабли мелькали в пороховом дыму, подобно молниям, а громы орудий, казалось, возвещали новую победу французов, как вдруг могучий отряд русских конногвардейцев обрушил на врага всю мощь своей ярости – опрокинул кавалерию, смял пехоту, захватил полтора десятка орудий (из которых удалось увезти только два за недостатком упряжи). Сен-Сиру пуля попала в ступню. Его положили в санитарную двуколку; он приказал везти себя туда, где шло сражение; налетевшие казаки опрокинули повозку, но генерал успел прикрыть свои награды отворотом редингота – его не заметили и проскакали мимо. Этот тоже выживет: у него слишком холодная кровь.

* * *

Тучкова спросили, куда бы он предпочел быть отосланным из Смоленска. Он ответил, что куда угодно, лишь бы поближе к России, но только не в Польшу, – например, в Кёнигсберг. Князь Невшательский одобрил этот выбор и предложил генералу денег взаймы на первое время: отдаст, когда сможет. Тучков попросил сто голландских червонцев и через полчаса получил на руки тысячу двести франков золотом, дав в них расписку.

Был уже вечер. Пленник понуро сидел в своей комнате, не зажигая огня и размышляя о своей горькой участи. Дверь отворилась; вошедший военный осведомился по-французски, как его здоровье; Тучков поблагодарил за участие.

– Вы не узнали меня? – спросил тот же голос по-русски. – Я Орлов, адъютант генерала Уварова, прислан парламентером от главнокомандующего, чтобы узнать, живы ли вы и что с вами сделалось.

Задохнувшись от радости, Тучков вскочил и обнял его как родного. Они заговорили громко, перебивая друг друга. Орлов сказал, что Николай и Александр Тучковы в большой тревоге, ни один человек в армии не мог сказать наверняка, погиб ли их брат, жив ли, в плену ли; Павел Алексеевич, торопясь, стал излагать ему разные сделанные им наблюдения, но тут приоткрылась дверь. Просунув голову, польский офицер строго заявил Орлову, что время свидания истекло. Тучков прикусил язык: он совсем забыл, что в главной квартире есть люди, понимающие по-русски. Орлов ушел; у Тучкова страшно разболелась голова.

Еще через два дня ему объявили, что его желает видеть император.

Наполеон занимал дом смоленского военного губернатора, где раньше квартировал граф Кутайсов; он находился в двух шагах от дома гражданского губернатора, отданного Бертье. В карауле у входа стояли два верховых кавалериста, на лестнице и в передних кишели генералы и военные чиновники. Тучкова провели мимо них в совершенно пустую комнату; лакей в ливрее раскрыл перед ним двери в кабинет. На столе у распахнутого окна была развернута карта России. Мельком взглянув на нее, Тучков понял, что расположение русских войск обозначали булавки с зелеными головками, французских – с синими; другие цвета, как видно, были отведены союзникам, входившим в Великую армию. Маршал Бертье стоял в углу у окна, Наполеон – в центре комнаты; Тучков поклонился ему, и тот ответил вежливым поклоном.

– Которого вы были корпуса? – спросил император без околичностей.

– Второго.

– А, это корпус генерала Багговута!

– Точно так.

– Родня ли вам генерал Тучков, командующий первым корпусом?

– Он старший брат мой.

– О численности вашей армии я спрашивать не буду, – сказал Наполеон с легкой улыбкой. – Извольте проверить: она состоит из восьми корпусов, каждый корпус из двух дивизий, каждая дивизия из шести пехотных полков, каждый полк из двух батальонов… Сказать вам число людей в каждой роте?

Тучков снова поклонился и криво усмехнулся:

– Я вижу, ваше величество хорошо обо всём уведомлены.

– Это немудрено, – кивнул Бонапарт. – Мы всякий день берем пленных, у нас есть по несколько человек изо всех полков, их ответы записывают и сводят воедино.

Он замолчал и сделал несколько шагов по комнате, потом оборотился к Тучкову.

– Это вы, господа, хотели этой войны, а не я. Да-да, знаю, – отмел он возражения жестом руки, – у вас говорят, что я ее зачинщик, но это неправда; я докажу вам, что я не хотел этой войны, а вы меня к ней принудили.

Тучкову пришлось выслушать длинный рассказ, начинавшийся с Тильзитского мира: что было обещано, чего не выполнено, какие ноты были поданы, на какие из них не получены ответы, какие дивизии перевели в Литву из Финляндии и из Молдавии.

– Против кого были все эти приготовления, если не против меня? Неужто мне было дожидаться, пока вы перейдете Вислу и дойдете до Одера? Я всего лишь хотел вас предупредить – обязан был; приехав к армии, я пробовал объясниться без войны, как вдруг мне отвечают, что со мной и переговоров не желают вести, покуда мои войска не отойдут за Рейн. Разве вы меня уже победили? С какой стати выставлять такие требования?

Бертье молчал со скучающим видом; должно быть, он слышал это всё уже много-много раз; Тучков тоже не пытался возражать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Битвы орлов

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза