Нашествие 1812

…Генерал Милорадович был весел, говорлив, улыбчив и мужественно красив. Тонкие морщины лишь подчеркивали высоту лба, оттененного русыми кудрями, большой сербский нос не портил продолговатого, еще довольно свежего лица с выразительными голубыми глазами, широкие плечи и холмистая грудь были хороши и сами по себе, но их к тому же украшали эполеты, кресты и звезды. Вот преимущество военных! Им незачем расхваливать свои достоинства, а дамам незачем ломать голову над тем, верить или не верить.

У Бориса Святополк-Четвертинского тоже грудь в крестах: Георгий, Анна, Владимир, прусский «Pour le mérite». Ему двадцать восемь лет, лицо его, довольно заурядное поверх фрака, глядит совершенно иначе над этими украшениями. Даже курносый, близорукий и узкогрудый Петр Вяземский кажется сам себе молодцом в синем чекмене с бирюзовым прибором. Это Жуковский, коллежский асессор московского Иностранного архива и поэт, ученик Карамзина, посоветовал Петру вступить в полк Мамонова, тем более что им командует его свояк. Теперь мундир позволяет князю не чувствовать себя шпаком, сидя за одним столом с двумя героями.

Оглушившее Москву известие о сдаче Смоленска, которое привез великий князь Константин, направляясь в Петербург, было умерено новостью о назначении главнокомандующим князя Голенищева-Кутузова. Все сходились во мнении, что Барклай – туфля, с самой Вильны только и делал, что пакостил, не допустил Багратиона выручить Смоленск, зато Кутузов всё поправит и спасет Москву. Как показалось Вяземскому, Милорадович был особенно доволен тем, что главнокомандующим сделали не Багратиона; он что-то слышал об их ссоре еще на Дунае, в результате которой Милорадович был отправлен в Киев военным губернатором. В прошлом месяце государь поручил ему собрать отряд из полков Левобережной Украины и Слобожанщины и соединить его с калужским ополчением, так что генерал находился в Первопрестольной проездом. Теперь стало понятно, почему Вяземский не получил ответа на свое письмо к нему с просьбой взять его в адъютанты: оно могло попросту затеряться в дороге или разминуться с адресатом.

– Адъютантом? Мой Бог, так в чём же дело?! – воскликнул Милорадович и дружески хлопнул Вяземского по плечу. – Я вызову тебя, как поеду к армии.

Они уже перешли из столовой в курительную, и генерал достал свою трубку, усыпанную алмазами («в Константинополе – обычное дело»). Князь просиял от радости, но тотчас смутился. Конечно, он добросовестно исполнял новые для него обязанности в Первом Казачьем полку, среди полусотни других юнкеров, но он никогда не готовился к военной службе, весьма дурно ездил верхом, перезабыл все приемы фехтования, каким учился в пансионе, а пистолета в руках не держал. Из честности Вяземский счёл необходимым предупредить об этом генерала.

– Ну так что ж? – Милорадович выпустил изо рта идеально круглое кольцо дыма. – Il y a un début à tout![30]

…В Певческом трактире, где собрались ополченцы, было шумно, жарко, играли балалаечники, пели цыгане. Вяземский пришел провожать Жуковского, который получил чин поручика и должен был командовать ротой. Глубоко посаженные, чуть удлиненные глаза Базиля лучатся смехом, волосы растрепаны, он оживлен необычайно – наверно, потому, что под хмельком. Послезавтра выступаем! Князь Петр слегка завидует Жуковскому – да что там, не слегка, а сильно завидует. Во-первых, он уже признанный поэт, бывший редактор «Вестника Европы», во-вторых – командир, в третьих – умеет стрелять из пистолета. Базиль возражает ему на это, что воин из него – курам на смех: в седле ни разу не сидел, поэтому пойдет со своим полком пешим, в общем строю, хотя как офицер имеет право на лошадь; из пистолета с трех шагов не промахнется, а вот со шпагой раззнакомился; вся надежда на его нового слугу – калмыка Андрея, нанятого в Москве, который пойдет вместе с ним: вот он ловок, может нагнать своим штыком страху на неприятеля.

* * *

«Имею счастье сообщить вашему величеству, что Леппих собирает теперь части своей машины в одно целое; тафта уже сшита, и два маленьких шара, которые будут следовать за большим, изготовлены. Он полагает, что машина будет готова через две недели. Несмотря на это, я собрал от него справки, сколько нужно будет ему времени для того, чтобы уложить все его снасти. Он уверил меня, что ему достаточно для этого трех дней. Он много тратит денег; ему выдано уже 130 000 рублей, но если бы удалось его предприятие, то можно бы не пожалеть и миллиона. Если придется вывозить его отсюда, то я отправлю его в Нижний, до Коломны на подводах, а потом водою. Граф Ростопчин».

* * *

Утра в Або были серыми, неуютными, промозглыми, от реки дул холодный ветер, то и дело срывался мелкий дождь. Появившийся наконец Бернадот словно привез с собой тепло солнечного юга: стремительно войдя в двери, он тотчас раскрыл Александру объятия. Слова извергались из него, как лава из жерла вулкана, и все эти потоки струились только по одному склону – в сторону войны.