Нашествие 1812

Можайск? Это еще пятьдесят верст к востоку! Высланные ранее офицеры не нашли в этом направлении никакой удобной позиции для сражения! Зачем же отступать? Кутузов пояснил, что к Можайску стягиваются полки Московской милиции, сосредоточение сил – главное условие сражения, у Бонапарта-то людей поболе будет. К тому же армию надо привести в порядок: обленились, распустились, дисциплина в упадке – вон, адъютант цесаревича собрал до двух тысяч мародеров, против которых будут приняты строжайшие меры… Барклай почувствовал себя оплеванным; вернувшись к себе, он взял в руку заряженный пистолет и долго смотрел на него… но потом убрал на место.

…«Друг мой Аннушка и с детьми, здравствуй! – диктовал Кутузов письмо к дочери. – Это пишет Кудашев, так как у меня немного болят глаза и я хочу их поберечь. Какое несчастье, мой друг, находиться столь близко от вас и не иметь возможности вас расцеловать, но обстоятельства очень трудные.

Я твердо верю, что с помощью Бога, который никогда меня не оставлял, поправлю дела к чести России. Но я должен сказать откровенно, что ваше пребывание возле Тарусы мне совсем не нравится. Вы легко можете подвергнуться опасности, ибо что может сделать женщина одна, да еще с детьми; поэтому я хочу, чтобы вы уехали подальше от театра войны. Уезжай же, мой друг! Но я требую, чтобы всё сказанное мною было сохранено в глубочайшей тайне, ибо, если это получит огласку, вы мне сильно навредите».

* * *

Ехать, ехать немедленно!

Тихон только что вернулся из Москвы с неимоверным трудом. Градоначальник отдал распоряжение магистрату, чтобы купцам и мещанам паспортов не выдавать, кроме их жен и малолетних детей; народ ропщет на дворян, которым выезжать позволено. Везде кареты, фуры, подводы с сундуками и пожитками; лавки многие закрыты, ничего нужного уже не достать. Волконские уехали в свою казанскую деревню, Апраксина с дочерьми – в орловскую, Архаровы – в тамбовскую, графиня Толстая – в Симбирск, и Мещерским давно пора в Моршанск.

– Если будет с’яжение и Александр Иванович, не п’иведи Господь, сложит в нём свою голову, мы уж ему ничем не поможем, – увещевала Авдотья Николаевна заплаканную дочь, – если гханят его, то увезут куда-нибудь далее Москвы, в Яославль или еще куда, а ежели в Аносино п’ежде того ф’янцузы явятся, то и нам несдобховать, и ему будет мало гхадости узнать о том! Собихайся, Настенька, в’емени нет! Возьми только самое нужное из белья, из одежды, много вещей с собой бхать не след! На своих поедем, не на почтовых.

«Я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет», – пишет в своих афишках граф Растопчин. Обещает вывести сто тысяч молодцов и кончить дело при помощи Иверской Божьей Матери – как ему только не совестно!

Ах, голова кругом идет! Образа надо снять, сложить в сундук и отнести в Троицкую церковь. А как с иконостасами быть? Только-только поставили иконостасы в обоих приделах. Жаль, освятить не успели… Пусть батюшка решает. Из серебра надо взять, что понужнее, а что получше и потяжелее, здесь оставим. Чаю во всём доме сыскался только один фунт, а купить уже негде. Да и денег мало – всего пятьсот рублей ассигнациями. Тихон говорит, что за постой в домах требуют уже не по пять копеек с человека, как раньше, а по рублю, за сено и овес дерут втридорога. Он сам видел, как ратники, стоявшие лагерем у дороги, бранились и всячески грозили уезжавшим, называя их трусами, изменниками и предателями. Как бы в пути разбойники не напали! Господи, заступник мой и прибежище мое, на Тебя уповаю. Избавь мя от сети ловчи и от словесе мятежна, от страха ночного, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденного…

* * *

Узнав от крестьян, что французы грабят Самуйлово, в двадцати пяти верстах от Гжатска, пустились туда всем отрядом: недавняя неудача Волконского, который поскакал отбивать Дугино (имение своего дядюшки Никиты Панина) с одной только сотней казаков, всем была еще памятна. Серж настиг тогда врага в лесу, гикнул на него, но французы построились в каре, отразили казаков батальным огнем и ушли. Дугино разорили совершенно, варварски, без всякой пользы, поступив бесчеловечно с безоружными крестьянами. Князь мучился от своей беспомощности. Он еще не привык к методам партизанской борьбы – налетам на фуражиров и обозы, преимущественно по ночам, чтобы застигнуть неприятеля врасплох и не понести урона. Хотелось настоящего дела, а это всё… ничем не лучше кавалергардских шалостей на Черной речке.

Караулы, выставленные французами, заметили приближение русских; главный отряд тотчас отступил, но человек сто вестфальцев заперлись в отдельном флигеле близ господского дома и принялись палить в окна, убив и ранив несколько казаков. Винцингероде приказал спешить два эскадрона драгун, примкнуть штыки и идти на приступ.