Нашествие 1812

Сергей Глинка бродил по улицам, по площадям, по рынкам, но там теперь было не так многолюдно, как раньше, и его «развязанные уста» не находили благодарных ушей. Он возвращался домой и составлял отчет для графа Ростопчина: в село Крылатское препровождены кушак и шапка крестьянину Никифору, благословившему в ратники трех своих сыновей; фабрикант Иван Семенович Рахманов доставил сукна на двадцать человек, а портной Гетман сшил из него одежду для ратников, не взяв денег за работу, – просил лишь напечатать о его усердии в «Русском вестнике», что Глинка охотно исполнил. Ныне каждый должен чем-то пожертвовать: младший брат Сергея Николаевича, Федор, находится в армии и рискует жизнью своей, а сам он отдает служению Отчизне свои силы и талант, какой ни на есть. К экстраординарной сумме в триста тысяч рублей Глинка даже не прикасался, а для удовлетворения просителей, ревнующих о славе Отечества, продавал драгоценности своей жены – купеческой дочери.

…Девятнадцатого августа Сенат вынес свое определение по делу купеческого сына Михайлы Верещагина: бить кнутом двадцать пять раз и сослать на каторжные работы в Нерчинск.

* * *

Гжатск уже горел, когда туда вступил авангард Великой армии. Вязьму русские тоже подожгли перед уходом, но огонь удалось потушить, магазины с запасами уцелели. В ближайшей деревне гусары захватили в плен двух казаков, которые чересчур увлеклись грабежом, один из них оказался негром – поваром самого атамана Платова, их отвели к императору.

Барклай больше не главнокомандующий! Император Александр заменил его Кутузовым! Так уверяли пленные, и то же самое говорил француз-гувернер, выбежавший из Гжатска навстречу соотечественникам. Отлично! Наполеон приказал, чтобы негр и бородач ехали по обе стороны от него при вступлении в Гжатск.

– Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление, – с довольным видом говорил император Коленкуру. – Он непременно даст нам бой, проиграет сражение и сдаст Москву: он слишком близко от столицы, чтобы спасти ее. Ах, как я благодарен императору Александру! Эта перемена очень кстати. Кутузов даст сражение, чтобы угодить дворянству, и через две недели царь окажется без столицы и без армии. Тогда он сможет с чистой совестью заключить мир, а всю вину за неудачу возложить на дворянство, требовавшее Кутузова! Ах, как умно придумано!

Наполеон улыбался, но Коленкур был мрачен, не разделяя его веселья. В Витебске ему не удалось удержать императора; в Смоленске он проявил еще больше настойчивости, уговаривая его остановиться. Да, русская армия деморализована и разлагается на глазах, но и французская сейчас не в лучшем виде. Кавалерия обезлошадела; генерал Ларибуазьер, командующий саперами, был вынужден отдать паклю в госпитали – для раненых не хватает корпии! Во Франции объявлен рекрутский набор, намечавшийся на следующий год, но людские ресурсы не бесконечны. Надо было остаться в Смоленске и ждать. Или вернуться обратно в Витебск и ждать там. Кстати, еще не поздно остановиться. Лицо Наполеона мгновенно замкнулось, сделавшись холодным и надменным.

– Вы стали слишком русским, господин герцог Виченцский, – произнес он ледяным тоном. – Ступайте, я вас не держу.

«Друг мой, – писал император вечером Марии-Луизе, – я получил твое письмо; похоже, в Париже настала жара, это продлится до 15 сентября. Я здоров. У нас здесь осень. Ты пишешь, что маленький король совершенно поправился, я очень рад. Поцелуй его за меня два раза. Мне приятно, что рисунки Денона о моих походах тебя развлекают. Ты считаешь, что я подвергался большой опасности. Я веду войну уже 19 лет, я давал сражения и осаждал города в Европе, в Азии, в Африке. Я поспешу закончить эту кампанию, чтобы поскорее увидеть тебя и выказать тебе все чувства, которые ты мне внушаешь. Прощай, моя дорогая. Искренне твой, Нап.».

* * *

«Здесь мне поручено от Государя было сделать большой шар, на котором 50 человек полетят куда захотят и по ветру и против ветра; а что от него будет, узнаете и порадуетесь. Если погода будет хороша, то завтра или послезавтра ко мне будет маленький шар для пробы. Я вам заявляю, чтобы вы, увидя его, не подумали, что это от злодея, а он сделан к его вреду и погибели».

Глинка прочел эту афишку вслух; мужики почесали в затылке, переспросили раза два, кто полетит, куда и зачем, махнули рукой, не получив вразумительного ответа, и пошли по своим делам. У другой такой же афишки какой-то оратор со знающим видом рассказывал слушателям, что на Воробьевых горах строят огромный шар, который поднимется в небеса и прольет на войска Наполеона огненный дождь. Сергей Николаевич отправился на Лубянку, чтобы разузнать всё как следует у генерал-губернатора.

Граф Ростопчин выслушал его с веселым интересом, сказал, что всё верно, только большой шар еще не готов, а завтра будет опыт с маленьким, который поднимает пять человек; если угодно, Глинка может занять место в корзине.