Нашествие 1812

Принц перестал диктовать и задумался: возобновить ли еще раз просьбу отправить его в действующую армию? Пожалуй, не стоит. Последний ответ императора был пространным и обстоятельным: «В данный момент вы несравненно полезнее мне, стоя во главе вверенных вам трех губерний и заведуя путями сообщения». В самом деле, всё сообщение с остальными частями империи идет теперь через Ярославль, сюда же вывозят архивы присутственных мест из Москвы… Да, государь прав: пусть каждый исполняет свой долг на своем месте.

* * *

Ведра мерно покачивались из стороны в сторону. Почти не сгибаясь под тяжестью коромысла, отец Никифор мерным шагом спускался по тропе от Молоховских ворот к кирпичным заводам; сын Костя с трудом поспевал за ним, закинув на спину мешок с овощами. В кирпичных заводах держали русских раненых; уцелевшие от пожара дома в Смоленске французы отвели под собственные госпитали.

Отец Никифор сильно переменился за последние месяцы. Еще в марте, когда скончалась долго хворавшая грудью матушка, он стал совсем другим – замкнутым, строгим, даже суровым. Прежде детям за шалости больше доставалось от матушки, отец же, возвращаясь из церкви, часто заступался за них или утешал, теперь же всё было иначе. Но после нашествия французов отцовская порка уже не казалась большой бедой – пусть, лишь бы с ним самим ничего не случилось. Французы-то народ не обижали, грех на них напраслину возводить. В престольный праздник Успения Богородицы они даже были при отправлении часов и дивились стройности колокольного звона – хлопали в ладоши соборным пономарям. А вот поляки и баварцы били жителей и грабили церкви; отец часто вступался за церковное имущество, и Костя всякий раз боялся, что его застрелят или прибьют до смерти – что ему тогда делать с шестью братьями и сестрами да старой бабушкой? Хлеба мало, на день по куску – и то хорошо, питаются смоляне больше овощем да требухой с французских боен. А французские хлебопеки месят пшеничное тесто в прачечных ночвах… С русскими печами обращаться не умеют, не знают, на что нужны заслонки и вьюшки, набьют полную печь дров, а трубу как следует не откроют – вот и угорают от дыма или сжигают дома. Пять дворов из-за них выгорело в Казанском приходе!

Костя остановился перевести дух, подкинул на спине мешок, перехватил поудобнее. Воздух вроде почище стал, а то раньше смердело гарью да трупным запахом. После того как Наполеон с гвардией выехал из Смоленска, вестфальские солдаты, замотав лица платками, ходили вокруг крепостных стен и собирали трупы, чтобы закопать…

Фу-х, пришли. Плечи точно к небу взмыли, как скинул с них мешок. К ведрам с водой тотчас потянулись руки с чарками, мешок выпотрошили вмиг – «Отче наш» не успел бы прочитать. К отцу Никифору подходили под благословение. Исповедовав несколько человек, он обещал прийти завтра. Ох…

Жарко, тяжко, есть хочется. Костя понуро тащился в гору вслед за отцом, а тот вдруг еще прибавил шагу. Что такое? К Одигитриевской церкви подъехали артиллеристы с фурами в шесть лошадей, чтобы снять колокола. Священник встал у входа на колокольню, раскинул руки крестом, – не пущу! Его схватили вчетвером, вытолкали из дверного проема, повели в муниципалитет… Костя, прячась за углами, бежал следом, глотая слёзы. Батюшка родимый! Век тебя буду слушаться, только останься живой! Сохрани его, Господи!

* * *

И мы твою, брат, слышали погудку!
Вприсядку попляши под нашу дудку! —

приказывал бородатый мужик в армяке, сапогах и круглой шляпе двум французам, замахиваясь на них плеткой. Позади них паренек в белой косоворотке и портах в красную полоску играл на дудке, а справа другой мужик, в красной рубахе, держал наготове пучок розог:

Ну, брат, не отставай и знай!
Из рода в род – каков русский народ!

Один из французов, в зеленом мундире и маленькой шляпе, как у Бонапарта, плясал вприсядку, оглядываясь на плетку, другой, в гусарском доломане, довольно изящно выделывал «камаринского»: «Ах, скучно мне на чужой стороне!» На соседнем лубке крестьянин Иван Долбила вонзал вилы-тройчатку в брюхо худющего француза в треуголке с черным султаном и синем мундире с эполетами, застигнув его у воза с награбленным добром: «Постой, мусье, не вдруг пройдешь! Здесь хоть и мужички, да русские!»

Прохожие спешили мимо, даже не взглядывая на афишки. Там всё одно: бояться нечего, француза до Москвы не допустят, а между тем игуменьям велено забрать из ризниц их монастырей всё самое ценное и укладывать, чтоб быть наготове; французы заняли Вязьму!