Нашествие 1812

Пуля срезала султан с его шляпы, почти тотчас, вскрикнув, упала раненая лошадь. Солдаты заволновались, но Милорадович уже был на ногах и садился на другого коня. Поправив свои кресты и концы амарантовой шали, обвитой вокруг шеи, он пустил лошадь вскачь, чтобы показаться всем; шаль живописно развевалась по воздуху. Едва он остановился, как прямо к ногам его лошади упало ядро, но не разорвалось.

– Mon Dieu! Vous voyez bien: l’ennemi nous rend hommage![36] – воскликнул генерал.

Больше всего Вяземского поражало, что господа офицеры, чувствовавшие себя здесь как дома, охотно говорили по-французски, порой неправильно и делая забавные ошибки. Присутствие солдат их совершенно не смущало. Хотя, конечно же, солдаты, помнившие Милорадовича еще по Итальянскому походу, не приняли бы его за француза – не то что московская чернь. Князь Петр не знал хорошенько, как ему держаться, и сам себе казался неловким провинциалом в блестящем московском обществе. Теперь он уже несколько пообвык, а в первый раз оглянулся на свист пули, подумав, что кто-то машет хлыстиком.

– Вы бы сняли свой кивер, сударь, – сказал ему незнакомый офицер. – Я только что остановил летевшего на вас казака: «Глядите, ваше благородие, куда врезался проклятый француз!»

Поблагодарив, Вяземский поспешно снял свою медвежью шапку и снова оказался в затруднении: нельзя же разъезжать вот так, с непокрытой головой. Его выручил кавалергардский офицер, одолживший свою фуражку; кивер был брошен наземь. Но и синий чекмень с голубыми обшлагами выставлял мамоновского «казака» белой вороной.

– Ты знаешь, что Мюрат взят в плен? – спросил еще какой-то офицер кавалергарда, облагодетельствовавшего Вяземского.

– Знаю.

– А это кого ты ведешь?

Новость о пленении неаполитанского короля оказалась ложной – за него приняли генерала Бонами. Когда светлейшему донесли об этом по ошибке, он проворчал: «Какой Мюрат? Мюраты в плен не сдаются!» – И тотчас добавил: «Объявить по фронту, что в плен взят маршал Мюрат!»

…Из южной флеши вновь палили французские солдаты. Ревельский полк смешался и начал пятиться назад, знаменосец упал. Подхватив знамя с земли, Александр Тучков закричал «ура!» и побежал вперед. Картечь изрешетила его насквозь, несколько ядер взорвались сверху, уже когда он упал.

Майор Сухоржевский был ранен, но еще мог держаться в седле. От его полка осталась только треть, в шестую атаку уланы шли вместе с кирасирами.

В одиннадцать часов утра все флеши снова были отбиты русскими, но к французам подходило подкрепление. Уже четыре сотни пушек палили с их стороны, ведя артиллерийскую дуэль с тремя сотнями русских орудий. «Vive l’empereur!» – раздавалось с флешей в половине двенадцатого. Новую контратаку Багратион возглавил сам.

По левой ноге словно ударили оглоблей, потом дикая боль пронзила всё тело; свет померк; князь упал с лошади.

Его подхватили несколько пар рук; смуглое от пороха лицо было бледно и спокойно. Веки дрогнули, глаза раскрылись. Жив!

На перевязочном пункте Семеновских флешей земля была вспахана ядрами; штаб-лекарь Алексей Протопопов сам истекал кровью, главный лекарь Второй армии Иван Гаргарт был ранен в грудь и колено, его уже вывезли в тыл. Князя Багратиона понесли дальше – к подошве Семеновского холма. Лекаря! Лекаря!

Из Литовского полка прислали старшего лекаря Якова Говорова, молодого человека немногим старше тридцати. Он осмотрел рану: берцовая кость перебита осколком «чинёнки». Эх, ни шины, ни лубка… Говоров наложил обычную повязку; стиснувшего зубы князя вновь положили на носилки и понесли на перевязочный пункт гвардейцев.

– Вы ранены, ваше превосходительство?

Возле носилок остановился Владимир Левенштерн, адъютант Барклая-де-Толли. Багратион узнал его.

– Скажите генералу Барклаю, что участь армии и ее спасение зависят от него. До сих пор всё идет хорошо. Храни его Бог.

Левенштерн пустил коня галопом: нужно немедленно сообщить новость Барклаю и передать ее в ставку Кутузову.

Граф Воронцов, прекрасный, как Гектор, вёл остатки своей дивизии на последний штурм флешей. Из всех его офицеров в строю остались только три, из четырех тысяч солдат – триста тридцать. Ура! Граф упал, раненный пулей в ногу; рядом свалился его адъютант, поручик Арсеньев. Когда к ним проблесками возвращалось сознание, они чувствовали, что их куда-то несут.

На батарее конной артиллерии у деревни Утицы заметили движение в лесу, и вовремя: корпус Жюно уже собирался атаковать. Вышедшую из леса колонну встретили жарким огнем, ее остатки загнала в лес пехота Багговута.

Багратион убит?! Нет, ранен! Лишились князя! Контуженного генерала де Сен-При, начальника штаба Второй армии, тоже уносили в тыл; осиротевшие полки приостановили наступление. Французы окончательно заняли четыре флеши, продвинувшись к Семеновскому ручью; генерала Раппа увозили на санитарной двуколке: за полтора часа он получил четыре раны.