Нашествие 1812

…Руки, фартук, даже седые бакенбарды на дряблых щеках старика Виллие, главного медицинского инспектора обеих армий, забрызганы кровью, сегодня он уже выполнил с полсотни операций. Круглые водянистые глаза смотрят устало, рот с обвисшими углами приоткрыт, жидкие волосы, наискось прилизанные к черепу, взмокли от пота. Сняв повязку, он запустил палец в рану… Осколок кости… пуля не прощупывается… должно быть, глубоко засела… можно ампутировать, пока не начался антонов огонь…

– Лучше умереть, чем жить калекой, – простонал Багратион.

Ну хорошо, если подождать несколько дней, пулю вынесет из раны гноем. Расширять рану сейчас не стоит, больной и так потерял много крови. Заново перевязав сломанную ногу, Виллие распорядился положить генерала в карету и везти в Можайск.

…Приказ принять командование Второй армией сначала повезли принцу Александру Вюртембергскому, но Кутузов уже передумал и назначил Дохтурова. Милорадович получил распоряжение взять 4-й корпус и с ним идти в центр позиции на место Дохтурова, который перемещался на левый фланг. Во время всех этих передвижений левым флангом командовал Коновницын. Он отвел войска на высоты за Семеновским оврагом, где было легче держать оборону. Там его контузило во второй раз.

Корпус Жюно штурмовал Утицкий курган, чтобы отряд Понятовского мог обойти русских слева; нужно было это предотвратить. Николай Тучков приказал ополченцам из полка Демидова взять ружья у погибших и занять места в боевом строю.

Светлокудрый сероглазый юнкер Павел Демидов, которому неделю назад исполнилось четырнадцать лет, воспитанный в Европе и учившийся в лицее, основанном Первым консулом Бонапартом, бежал в штыковую атаку с криком «ура!». В это время другие ратники выносили из-под огня генерала Тучкова с пробитой пулей грудью. «Чей курган?» – спросил он, когда к нему вернулось сознание. Обнадежив его на этот счет, ему сообщили о гибели брата Александра.

Поручик Жуковский со своею ротой с раннего утра стоял в кустах на левом фланге. Усиливаясь час от часу, канонада теперь гремела непрерывно, ядра прилетали откуда ни возьмись, вдруг появляясь из клубов густого дыма, обнявшего огромной тучей половину безоблачного неба. Время от времени ратникам приказывали чуть отодвинуться назад и снова встать плечом к плечу. «Как это странно», – думал Жуковский, – яркое голубое небо, мирное ласковое солнце – и смерть, разящая случайно, без разбора: ни умолить, ни увернуться».

* * *

Был праздник Сретения Владимирской иконы Божьей Матери. Крестный ход двигался от Кремля вдоль Китай-города и Белого города, от Сретенских ворот до Арбатских; вокруг Москвы обносили Владимирскую, Смоленскую и Иверскую иконы Заступницы. За псаломщиками следовали священники в праздничном облачении, иереи несли крест и Евангелие; рядом с епископом Августином выступали грузинские архиереи Иона и Пафнутий. Пели канон, на перекрестках останавливались и преклоняли колена, чтобы прочесть молитву, сложенную преосвященным Августином:

«Владыко Господи! Услыши нас, молящихся Тебе: укрепи силою Твоею Благочестивейшаго Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора Александра Павловича: помяни правду Его и кротость, воздаждь Ему по благости Его, ею же хранит ны Твой возлюбленный Израиль. Благослови Его советы, начинания и дела: утверди всемощною Твоею десницею Царства Его и подаждь ему победу на враги, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство Его: положи лук медян мышцами во имя ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу: да постыдятся и посрамятся мыслящии нам злая: да будут пред лицем вернаго Ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел Твой да будет оскорбляяй и прогоняяй их: да приидет на них сеть, юже не сведают: и ловите, юже сокрыша, да обымет их: да падут под ногами рабов Твоих, и в попрание воем нашим да будут. Господи, не изнеможет у Тебе спасати во многих и в малых: Ты еси Бог, да не превозможет противу Тебе человек».

Сергей Глинка тоже шел с крестным ходом, не зная, что в этот самый час в ста верстах от Москвы вершится судьба ее и брат его Федор находится с утра на поле брани.

В Кремле, за колокольней Ивана Великого, воздвигли амвон. В присутствии генерал-губернатора и митрополита Платона, нарочно вызванного из Троице-Сергиевой лавры, отслужили молебен пред иконами, вынесенными из соборов. Владыке Платону было семьдесят пять лет; сама его иссохшая, хрупкая фигура с прозрачными седыми волосами и бородой чем-то напоминала часы, в которых пересыпаются последние песчинки отведенных ему судьбою дней. Встав рядом с митрополитом, басовитый дьякон громко повторял его слова, обращенные к пастве: не роптать на Господа, покориться воле Божией, довериться своим начальникам. И без того слабый голос Платона прерывался от слез, струившихся неудержимо по пергаментным щекам; рыдания неслись и из толпы.

– Владыка желает знать, насколько он успел вас убедить, – провозгласил дьякон. – Пускай все те, которые обещают повиноваться, станут на колени.