Там мы узнали, что три года назад у них стоял вопрос избрания пресвитера и что Яков Григорьевич настоял на избрании пожилого брата Калашникова. Чуть ли не половина членов была против, так как имела другую кандидатуру, но она не устраивала Скорнякова, и он, прибегнув к механизму голосования, утвердил Калашникова пресвитером. В конце Скорняков объявил, чтобы все, голосовавшие «за», остались для беседы и Вечери Господней. Подходят к кафедре и голосовавшие «против» и спрашивают: «А нам что делать? Куда нам идти?» – «Куда хотите. Хотите – домой, а хотите – идите к чистым баптистам», – ответил Скорняков. Были тогда во Фрунзе и такие – «чистые баптисты».
И они ушли и три года собирались отдельно. К этому приводит «диотрефство», или «господство над наследием Божьим» служителей Совета Церквей, когда они навязывают церквам свою волю. Господь же помог это положение исправить. Церковь вновь объединилась.
В течение почти года мы вместе с Яковом Григорьевичем посещали общины в Средней Азии, Сибири и даже на Дальнем Востоке – в Благовещенске, Комсомольске-на-Амуре, Хабаровске, Владивостоке…
На Дальнем Востоке последний раз мы были с сибирским благовестником из Анжеро-Судженска Б. Я. Шмидтом. Назначили в Хабаровске совещание дальневосточных служителей, но перед самым совещанием Яков Григорьевич объявил, что срочно вылетает в Москву. Ему надо быть на совещании Совета родственников узников и у него билет на руках. Мы в недоумении: «А как же совещание? И почему ты раньше ничего не сказал?»
Совещание прошло, слава Богу, но, вернувшись домой, мы услышали, что Я. Г. Скорнякова арестовали в Ростове. Его привезли в вагонзаке в Джамбул и вскоре судили. Для нас это были тяжелые дни. Одним из обвинений было то, что у него нашли срочное сообщение Совета родственников узников о том, что автомобильную катастрофу, в которой погиб брат Библенко, якобы, подстроил КГБ. Прокурор Гершензон ездил на место происшествия (кажется, в Сумы), опросил жену и близких Библенко, навел справки, собрал документы в ГАИ и суде, и никто не подтвердил версию о подстроенной автокатастрофе. Это был главный козырь в руках обвинителей, и они осудили Скорнякова на пять лет строгих лагерей – не за проповедь Евангелия, а «за заведомо злостную клевету на советские органы». Мы в дальнейшем и имели это в виду, когда в своем обращении к Совету Церквей просили, чтобы сестры из Совета родственников узников более тщательно проверяли материалы о трагических случаях со смертельным исходом, прежде чем обвинять в этом органы КГБ. Однако Г. К. Крючков это своевременное предупреждение отверг и обратил все против нас.
В 1977 году на расширенном среднеазиатском совещании пресвитеры избрали меня на служение рукоположения служителей и потом – ответственным по Среднеазиатскому региону. Скорняков, находясь в заключении, не понял той простой истины, что узы, хотя и не снимают пресвитера со служения, но, при избрании на его место другого, приостанавливают его функции руководящего служителя. Он уже не может, как раньше, руководить делами в церкви, в Союзе. Он может только в письмах советовать, наставлять братьев, где и как правильно поступить, молиться о них, но не больше. Однако Скорняков по-прежнему считал себя ответственным пресвитером как в своей церкви, так и председателем Совета в Среднеазиатском регионе. Поэтому все, что делалось братьями не так, как он считал правильным, он осуждал и вел с этим войну.