Наши бесконечные последние дни

Я развязала пояс, вылезла из платья и оставила его на траве. Плача, я понеслась вверх по склону, без колебаний вбежала в хижину и забилась в угол между металлическим ящиком – теперь стало понятно, что это печка, – и полками, покрытыми птичьим пометом. Я сидела, обхватив руками колени, и без конца убирала падавшие на лицо волосы, пока мои рыдания не утихли. Спиной я прижалась к стене; после недель, проведенных в палатке, было приятно чувствовать твердую опору. Я открыла рюкзак, достала Филлис и прижалась к ней щекой.

– Ну, тише, тише, – приговаривала я, убирая волосы и с ее лица тоже. – Тш-ш, Liebchen, не плачь.

Она начала скакать вокруг меня по грязному полу, а затем по полкам, сбивая белый помет своими подобиями туфелек. Я сунула ее за печку и пальцами нащупала что-то под нижней полкой. Нагнувшись, я увидела, что на деревянной стене кончиком ножа вырезано слово. Я провела пальцем по буквам – РУБЕН.

11

В первое время нашей жизни в хютте каждый солнечный день незаметно переходил в очередной теплый вечер. Я проводила время, играя с Филлис или отмывая всякие мелочи: металлические тарелки, несколько столовых приборов, деревянные миски. Воду отец приносил в ведрах с речки. Он сделал мне ботинок из мешка и куска дранки в качестве подошвы, но я почти все время ходила босиком и в трусах. По вечерам мы плели веревки из травы и рассказывали истории, сидя у костра. Изредка я с ужасом вспоминала, что Уте умерла, и тогда мы с Филлис забирались в палатку и лежали обнявшись, пока она не переставала плакать.

Двое суток мы прожили в палатке, а на третий день отец забрался на крышу хижины с починенным молотком и гвоздями, чтобы заделать щели. Мне он сказал стоять внутри и смотреть, откуда пробивается свет, но вскоре смог обходиться без меня, и я вышла на солнце.

– Займись делом! – крикнул отец сверху; получилось не очень разборчиво, потому что во рту у него были гвозди. – Возьми силки и поймай кого-нибудь на ужин.

До сих пор я не ходила в лес одна; одеваясь, натягивая свои разномастные ботинки и доставая ловушки, я испытывала одновременно робость и воодушевление. На краю поляны я замешкалась, а затем сделала несколько шагов вперед. Искривленные замшелые корни, словно гигантские пальцы, протягивались среди папоротников, доходивших мне до груди. Упавших и гниющих стволов было не меньше, чем молодых деревьев, борющихся за место под зеленым солнечным светом, который лился сквозь листву. В лесу пахло землей и было влажно, как на кладбище. Я продиралась сквозь заросли, пока не дошла до огромного дерева, упавшего, должно быть, много лет назад, потемневшего и рыхлого. Я наступила на ствол, и гнилая кора провалилась под моим весом, так что я едва удержалась на ногах. По деревьям прошел шорох, они как будто смеялись, и я с трудом поборола искушение развернуться и сбежать. Рядом валялась свежая толстая ветка, и я подняла ее, чтобы прорубать себе дорогу сквозь густые заросли. Наконец тропинка стала свободнее, показалась торфянистая почва. Обернувшись назад, я увидела, как папоротники сомкнулись вокруг чего-то быстрого, низкого и серого, бегущего сквозь подлесок.

«Волк!» – услышала я испуганный шепот в своей голове. Сердце едва не выскакивало из груди, но я продолжала стоять. Лес испытывал меня. Я зарычала, звук исходил из самой глубины горла; я присела на корточки, выставив перед собой ветку, готовая в любой момент вскочить и сражаться. Но папоротник больше не шевелился, и я села на землю, а затем легла, распластавшись на спине. Прохлада и влага земли проникали сквозь одежду и холодили кожу. Я позволила деревьям встать вокруг и склониться надо мной, а сама стала смотреть сквозь листву будто через увеличительное стекло. Они признали меня своей и перевернули вверх ногами, так что далекое голубое небо, скрытое листьями, стало землей, и я свободно воспарила.

Когда это ощущение прошло, я перевернулась на живот, так что мои глаза оказались на уровне покрытой мхом земли. Передо мной куда ни посмотри простиралось море огромных лисичек. Снизу они казались фантастическими деревьями с жабрами цвета желтка. Я набила ими карманы, набрала сколько могла в подол футболки и побежала назад к хютте.

Мы с отцом исходили всю территорию с нашей стороны реки. Южная граница проходила вдоль воды, а северная – по склону горы. К востоку от хижины рос лиственный лес.

– Это дубы, по-немецки Wintereichen, – сообщил отец. – Желудь – один из самых сбалансированных пищевых продуктов, единственная пища в этом лесу, которая содержит белки́, жиры и углеводы. Что такое желудь?

– Желудь – единственная пища, которая содержит углеводы, белки и жиры, – повторила я.

– А как называются деревья?

– Зимние Глаза, – сказала я.